Небо Сталинграда. Смертельная рана люфтваффе

С трудом отгоняю от себя соблазн рвануть за бомбосбрасыватель и освободиться от бомб, которые сейчас, словно тяжелые якоря, тянут наш самолет к земле. Кстати, инструкцией такой вариант предусмотрен. В случае, если самолет поврежден над территорией, занятой противником. И вот сейчас…

Нет, только без паники! Делай, штурман, свое прежнее дело.

С земли снова начинают бить пулеметы. Но их трассы, скрещиваясь, вспарывают воздух где-то позади нашего самолета.

Наконец опять вижу впереди свою цель. Но теперь она выглядит не так четко, как раньше. Ее контуры на глазах размываются, словно бы тают. Понимаю, что над Городищами резко ухудшается погода. Еще немного – и поселок скроется в непроглядной снежной пелене.

– Боевой! – кричу Лебедеву. И тут же прошу, умоляю: – Вася, выдержи еще минуту!..

Прошу, умоляю… Хотя и знаю, что тому неимоверно трудно удержать машину с барахлящим мотором в горизонтальном полете.

И все-таки слышу в ответ глуховатый голос летчика:

– Удержу… Работай спокойно. Сбросишь бомбы, сразу давай курс домой.

По самолету в этот момент прошлась очередь крупнокалиберного пулемета. Сильнее прежнего забарахлил мотор. Но этого я уже не слышал, захваченный лишь одним желанием – предельно точно положить бомбы в цель!

И положил! Два огненных всплеска разорвали ночную мглу как раз там, где находились вражеские артиллерийские позиции.

…Мотор окончательно смолк, когда наш самолет, выскочив наконец-то из пелены тумана, уже находился почти у самой земли.

– Факелы! – крикнул мне Лебедев.

Я быстро достал с пола кабины связку длинных факельных палок, сделанных по типу бенгальских огней, и стал, зажигая, швырять их за борт, чтобы облегчить летчику посадку. Но тут раздался удар, треск, самолет рывком подбросило вверх, потом снова вниз… Страшная сила швырнула меня лицом на приборную доску…

Очнулся оттого, что по щекам, смешиваясь с кровью, поползли струйки талой воды. Открыл глаза. В кабине еще горел тусклый свет, жужжал ротор гироскопа авиагоризонта. Работая что есть силы руками, головой, ногами, я разгреб снег и выбрался из-под перевернувшегося самолета.

В передней кабине протяжно стонал Лебедев. Проломившийся центроплан, оказывается, придавил его к приборной доске, а ручка управления уперлась в грудь.

Ударами рукоятки пистолета я пробил дыру в фанерном борту самолета и с трудом вытащил окровавленного летчика на снег. Вскоре Лебедев пришел в себя, даже сел и начал жадно хватать ртом снег. Потом внимательно посмотрел на самолет, перевел взгляд на меня и, глубоко вздохнув, сказал:

– Еще минута – и мне бы крышка… Где мы находимся?

– К счастью, на нашей территории. От передовой километрах в пяти.

– Ты цел? – поинтересовался Лебедев.

– Руки-ноги целы, как видишь…

– А у меня сильно болит грудь, – сказал младший лейтенант и закашлялся. На его губах показалась кровь.

Я поддержал его голову и поднес ко рту еще немного снега.

– Съешь, полегчает…

Лебедев жадно проглотил еще несколько снежных комочков. Потом через силу улыбнулся и сказал:

– Поздравляю, штурман, с первым боевым!

– И тебя, Вася!..

Итак, мы с Лебедевым остались, образно выражаясь, безлошадными. И теперь, подлечившись, с нетерпением ждали нового самолета.

Но его все не присылали. И командир полка подполковник М.Н. Пушкарад временно определил нас в команду аэродромного обслуживания.

Пустовалов Б.М. В ночном небе Сталинграда. – М.: Воениздат, 1979.

Авиационные техники подвешивают 50-кг бомбу к самолету У-2. 1942. (РГАКФД)

10.11.1942 г

Прошло столько лет, а та катавасия в глазах стоит. Приказ поступил неожиданно, очень уж быстро надо было слетать к танкистам. В общем, как на войне… Морозище! Жесткого снега на аэродроме кучи. Спешка, а рук не хватает. От лопаты к самолету, к планеру. Руки еще дрожат, а ты уже за рога штурвал держишь… И в начале, и в конце полета были битые. При взлете с аэродрома потерпел катастрофу СБ младшего лейтенанта Шведова. Хороший был парень, да вот не справился… А по маршруту все прошли. Карабкались к Сталинграду «на пузе». Были моменты – не поймешь, где небо, где земля и в каком положении я между ними. От усталости через час уже в глазах двоилось. Видел перед собой мираж – три буксировщика! Изо всех сил ударил себя по лбу кулаком – смотрю: один! Ниже пояса тело коченеет – кабина-то фанерная, со щелями! – выше пупка весь в горячем поту… Через час такого чертова полета наступило безразличие. Хлопнусь – ну и черт с ним! Но потом взъярился, ощетинился, взял себя в руки: не порадую фрицев, не огорчу маму, долечу!.. Вот так, брат, много лет прошло, бывало и пострашней, в бою был не раз, а тот, вроде бы простой, за извозчика, полет запал в душу. Помню… очень даже помню… Сейчас пусти меня по той трассе, в те же условия, вернусь. Не полечу! А почему? Видно, больно мудрым стал, понимаешь? Шкуру жалко…

В.П. Анисимов, планерист СВАПШ,1942 г.