Небо выбирает нас

— Маловато среди нас смельчаков, маловато…

— Я бы попробовал, да вы не пустите…

Дуганов посмотрел на говорившего, припоминая его имя. И вспомнил: это тот самый опоздавший из отпуска, о котором доложил ему начальник штаба полка. Мужеров, кажется, или Можеров.

— А маму не позовешь на помощь, лейтенант?

— Она все равно не услышит, товарищ полковник. Не на той волне работает. Мы — на боевой, а она на гражданской.

— Не совсем так, лейтенант Можеров. — Дуганов спрятал руки за спину. — Еще с Октября семнадцатого года весь наш народ на одной волне работает. Кстати, как правильно произносится ваша фамилия? Я про ударение.

— В моей фамилии каждый слог ударный, товарищ полковник.

Дуганов нахмурился. Не слишком ли самонадеян этот парень? «Каждый слог ударный»… А присмотреться к нему надо. Полковник внимательным взглядом окинул строй и продолжил:

— Теперь о задачах сегодняшнего летного дня. Нижний край облачности довольно неустойчив и минимальный для летчиков первого класса. К тому же в облаках сильная болтанка и обледенение. Ну как, не спасуем? — Дуганов с вызовом посмотрел на Калинкина. Тот понял это как разрешение высказать свое мнение.

— Трудно сказать, товарищ командир. Облачность такая высокая, да еще тряска. Вот если бы на нее, на облачность, со стороны солнца глянуть.

В строю сдержанно засмеялись. Всем опытным летчикам было ясно, куда клонит Калинкин. Он давно выпрашивал у командира эскадрильи майора Ушакова полет на пробивание максимально возможной толщины облачности и не однажды готовился к нему, но все не перепадали подходящие погодные условия. Полет с резкими световыми контрастами представлял значительную трудность. Синее небо над головой и ослепительное солнце, а внизу десятикилометровый слой облачности и дождь — вот чего давно не ощущал капитан Калинкин.

А на этот раз Калинкину предстояло лететь по маршруту на высоте пять тысяч метров, точно и согласно расчетному времени изменить курс маршрута на поворотных пунктах и возвратиться на аэродром. И такой полет не так прост, если тряска и обледенение, если за весь маршрут не оторвать взгляд от приборной доски.

— Хорошо, Калинкин, полетите на пробивание облачности. Командир эскадрильи, он готов к этому полету?

— Готов, товарищ полковник.

— А нам как? — послышался из строя робкий лейтенантский голос.

— А вам… — Дуганов сделал паузу. — Вы полетите, когда начальник метеослужбы облака разгонит.

— Мы бы вместе помогли ему, но он обидится.

Бедный начальник метеослужбы! Он стоял рядом с командиром полка и не решался поднять голову. Ну что поделаешь! Обещал он молодым летчикам хорошую погоду, а ветер неожиданно повернул и перекроил все по-своему.

— Летчикам первого класса остаться, остальным по распорядку нелетного дня, — приказал командир полка.

В общежитие входили не спеша, снимали сапоги у порога, кое-кто еще надеялся — а вдруг позовут, остановят. Но никто не останавливал. За окном монотонно сыпал опостылевший дождь. Теоретической самоподготовкой, положенной по расписанию в таких случаях, заниматься не хотелось.

Можеров предложил:

— Забьем «козла»? — И рассыпал костяшки домино по столу. Долгое время на его призыв никто не отвечал, затем к столу подсел Климачов и еще двое.

— Рекомендую проигравшим лезть не под стол, а на крышу. Облака разгонять! — сказал Можеров.

— Этим благородным делом пусть займется твой дружок. Фонари на посадочной он лихо сбивает. Может, и облака разгонять научился…

— Ну и жизнь пошла! Не справа, так слева, но ущипнут.

Можеров решительно отодвинул костяшки домино на край стола, дав понять, что играть отказывается.

— Когда же наконец будем летать! Да так, чтобы пришел с полетов и свалился от усталости.

— Не спеши. А вдруг не окажется в твоей фамилии ни одного ударного слога — куда денешься? — с ехидцей спросил круглолицый, малого роста лейтенант.

— За меня не беспокойся, хоть один, да найдется, как у каждого небесфамильного. Дай-ка, Ваня, гитару! Плакать не умею, а чувствую — скоро захныкаю.

Климачов подал гитару и, положив ноги на стул, лег на кровать и прикрыл глаза.

Можеров обхватил пальцами гриф гитары, задиристо глянул на скучающих лейтенантов:

— Все мы мокрые вороны со значками пилотов — от непогоды прячемся. Давайте хоть здесь я костерок разожгу, пока время наше не подошло, а вы дровишек подбросьте. Глядишь, и подсохнем!

Климачов любил слушать Виктора. Пел он задушевно, негромким голосом, что как-то не вязалось с его могучей фигурой. Когда при случае Можеров затягивал под гитару свои коронные «Черный ворон» или «Выхожу один я на дорогу», а то и что-нибудь из курсантского фольклора, не заслушаться было невозможно. В полку появился недавно и сразу стал своим среди тех, кто с полным нравом мог сказать о себе: «Сурова жизнь, коль молодость в шинели и юность перетянута ремнем». Можеров открыто гордился своей северной родиной — Вологодчиной и, вероятно, втайне — богатырским телосложением. В училище подозревали, что он и форму носит из-за этого на номер меньше: сапоги в икрах по швам ползут, пуговицы на тужурке на ребро встали — нитки от натуги трещат.