Небо выбирает нас

Климачов все еще стоял, на что-то надеясь, растерянно и просяще глядел на Белогурова, затем вяло повернулся и побрел на стоянку самолетов. Невыносимо было думать, что из-за него не будут сегодня летать его товарищи, и эта мысль поневоле заставляла его замедлять шаг. Это ведь не Белогуров, а он отобрал у них самостоятельные полеты.

Стараясь избежать лишних встреч, Иван заторопился в военный городок. И все же за складом горюче-смазочных материалов его нагнал Калинкин. Успокоительных разговоров не хотелось.

— И как угораздило тебя с полосы сорваться! Какие полеты испортил!

— Не надо пока об этом, товарищ капитан, — чуть слышно попросил Климачов, — я знаю, где промахнулся.

— Как хочешь, — пожал плечами Калинкин. — Только и у меня на душе не лучше. Не заглянешь вечером ко мне? Поговорим. Кстати, с женой познакомлю, она только что вернулась из командировки. Вот и отметим это событие. Ну как, предложение принято?

— Принято. Когда приходить?

— В семь вечера. Устраивает?

— Меня сегодня все устраивает, кроме шумного общества.

— Белогурова склоняешь, наверно, по всем падежам. Угадал? — поинтересовался капитан.

— И себя тоже.

— Ну себя — понятно, а его со своей неудачей роднить не надо. Не по-нашему это. Пусть жесткий он, дипломатии с нами не разводит…

— С вами можно и не разводить, не первый год знакомы. А с нами следовало бы — мы еще от курсантского пота не отпарились.

— Мы же договорились, — прервал Климачова Калинкин. Впереди у них был целый вечер, когда можно не спеша о многом подумать и наговориться.

— Договорились. Значит, до вечера, товарищ капитан.

…Закатное солнце подрумянило снега в горах и как-то незаметно спряталось за высокую вершину, оставив за собой огненное зарево. А с востока наступали тучи. Климачов поглядывал на облачную лавину со стороны Каспия и с тревогой думал о завтрашнем дне. Если погода испортится, товарищи припомнят ему отнюдь не гимнастический «соскок» с бетонки.

С такими невеселыми мыслями он подошел к дому, где жил Калинкин. Постучал в дверь, прислушался. Кто-то вышел в коридор. В последний момент подумал, не выбросить ли бутылку коньяка, которую принес с собой и держал в руках. Нехорошо приходить в гости с горячительными напитками. Как это расценит Калинкин?

Но дверь открылась, и коньяк остался в руках.

— Разорился?

— Чего не сделаешь в порядке подхалимажа.

— Ну-ну, — добродушно улыбнулся капитан. — Проходи. Я один пока, жена скоро придет.

Климачов огляделся: диван под чехлом у глухой стены, стол перед окном, книжный шкаф, массивные кресла, мягкие стулья. На стенах и на полу ковры. Иван смущенно посмотрел на капитана, потом на темные пятна от ботинок и отступил к двери.

— Посмелей, лейтенант, и не пятками во двор, — с лукавинкой в глазах усмехнулся Калинкин и запел:

Застелю свои сани коврами,
В гривы конские ленты вплету,
Пролечу, прозвеню бубенцами
И тебя подхвачу на лету.

— Неплохо получается, товарищ капитан.

— Жена выдерживает.

— Особенно про ковры. Наверно, любимая строка в песне.

Климачов и сам не понимал, откуда у него вдруг возникло желание сказать что-то неприятное Калинкину, дерзкое.

— А мы с тобой слетаемся, лейтенант. Честное слово — слетаемся. — В его светлых зрачках Климачов увидел знакомые пляшущие светлячки. — Ковры — это моя гордость. Да, да! Это молчаливый заговор жены против моей личности. Не понял? Поймешь, когда поближе с собственной женой познакомишься. Может быть, она для тебя что-нибудь поинтересней придумает.

— Я действительно ничего не понял, товарищ капитан.

— Чего проще. Это жена после свадьбы жизнь свою коврами украшать стала. Очень уж ей скучно в замужестве показалось. Целыми днями молчит, слова не вытянешь. Что тут будешь делать?! Думал я, думал и нашел-таки выход: снял с книжки все сбережения и ей вручил. Отведи, говорю, душу свою в магазинах, оставь грусть в очередях за дефицитными товарами и возвращайся домой с улыбкой. С той поры и появились эти ковры. В квартире от них вроде веселее стало, словно света прибавилось. На том и закончилась наша молчаливая дуэль. Некогда ей было грустить — с коврами-то домашних хлопот у нее прибавилось. Словом, они сохраняют тепло нашего семейного очага. Вот так-то, лейтенант. А ты говоришь о любимой строчке в песне. Так что топай смелее к столу, а я на кухню загляну.

Через минуту оттуда послышался звон бьющихся тарелок, грохот. Вышел взволнованный Калинкин.

— А вкусненького, Климачов, не будет. И блинов тоже. Всю кулинарию жены вдребезги разбил. Давай пока по-холостяцки.

Он принес вазу с яблоками и две рюмки.

— Три, — подсказал Климачов, напомнив, что скоро придет хозяйка.

Калинкин поставил третью рюмку, разлил коньяк и предложил:

— Выпьем за предусмотрительность, она в нашей жизни тоже кое-чего стоит, но…

— Вы хотите сказать, что есть еще и риск? — прервал командира Климачов.

— Да, хотел сказать.

— Тогда за то и другое, товарищ капитан?

— Принято единогласно.

— А жена?