Небо выбирает нас

«Ну вот, теперь руководитель полетов опекает. Не спарка, а утюг! Ну и рули! Тягачами бы их ворочать!» Самолет с боковым скольжением приближался к земле, а Климачов все еще не мог установить необходимый режим полета, и руки стали словно чужие, вялые и безвольные.

Наконец спарка с легким шуршанием коснулась посадочной полосы. Климачов гасил скорость так резко, что свистели от напряжения тормозные колодки, почти до предела подогнулась передняя амортизационная стойка. Казалось, самолет вот-вот зачертит носом по мокрому наждаку бетонки.

«Забыть! Вычеркнуть из памяти эти шесть минут полета! И последний выполнить без поводка Белогурова и командного пункта. Не хватало, чтобы меня за поводок водили, — размышлял Климачов, когда под колесами спарки медленно прокручивалась рулежная дорожка. — А если это не рули виноваты, а он сам: не смог совладать со своими нервами, когда настал миг проверки на зрелость его мастерства? Но ведь летал же он с первоклассным летчиком, а Калинкин на хорошие отзывы скуп и напрасно не похвалит…»

Климачов проверил педали управления — странно, рули ходили легко и плавно, и он подумал, что во втором контрольном полете он не сделает промахов.

— Восемь шестнадцатый! Разрешите взлет! — запросил Климачов.

— Взлетайте, восемь шестнадцатый!

Снова неуклюже выполнен первый разворот, уверенней второй и третий. На четвертом, к удивлению Климачова, ручка управления надавила на сжатые пальцы и потянула влево. Изменилось положение и левой педали, он не приводил ее в движение. А самолет, выполнив разворот, лег на посадочный курс.

«Неужели?! — мелькнула мысль. На мгновение он перестал управлять самолетом, решив проверить свою догадку. — Если о моих «проверках» кто-либо узнает, не видать неба никогда», — рассуждал Климачов.

Его догадка подтвердилась: он почти не касался ручки и педалей управления, однако все эти секунды самолет точно выдерживал курс планирования и безошибочно приближался к посадочному знаку. Затем он коснулся колесами бетонки и выпустил тормозной парашют. «Ну и подстраховка!» — оскорбился Климачов.

Как томительно долго сходит по стремянке Белогуров! Но вот он валкой, неторопливой походкой подошел к Климачову, положил гермошлем на крыло и, пригладив ладонью коротко подстриженные волосы, проговорил:

— Разрешить вам самостоятельные полеты на боевом истребителе, считаю, можно. Вам пока мешает скованность и, вероятно, неуверенность в своих силах. Это обычная беда молодых летчиков. Держитесь посвободней, правильно распределяйте внимание — и самостоятельные полеты будут успешными. Продумайте на земле еще раз весь полет… Это поможет. И не теряйтесь.

— Я не теряюсь, — несмело буркнул Климачов, — я слетаю нормально…

— Ну что ж, удачи вам, лейтенант!

Белогуров отошел с Калинкиным за самолет и о чем-то долго говорил. Конечно, о нем, о Климачове! Вон как Калинкин хмурится. А чем Климачов перед ним провинился? И ничего-то не знает командир, знал бы — не поглядывал так недобро. Попробовал бы сам сыграть на баяне, когда тебе помогают нажимать на клавиши!

Климачов не стал дожидаться Калинкина, вынул парашют из кабины спарки, взвалил на плечо и поплелся на боевой истребитель.

Как сквозь сон выслушал доклад техника о готовности самолета, вложил в нишу сиденья парашют и поспешно сел в кабину, заметив приближающегося Калинкина. Командир звена молча помог пристегнуть привязные ремни, поправил за спиной скрутившиеся парашютные лямки и стал ждать, когда Климачов отрегулирует педали управления. Подкручивая регулировочную барашку, Иван отчетливо слышал над головой беспокойное дыхание командира.

«Волнуется. Конечно — наговорил!» — с неприязнью подумал о Белогурове Климачов.

— Прожарил меня подполковник, — подтвердил подозрение Климачова капитан. — Говорит, методические пособия плохо изучаю, потому и не мог свой опыт тебе передать. Вот так-то. Понял? — И, помолчав, добавил: — Что у тебя стряслось? Высоких звезд испугался?

— Да нет.

— Не уяснил.

— Да так…

— Ну и ладно, если так. Еще раз повторяю: летать ты можешь!

На старте Климачов опробовал рули. Они были послушны, потому что подчинялись только его, Климачова, воле. Можно полететь к заснеженным вершинам гор, лети хоть к солнцу, только крылья не опали!

Но к солнцу потом. Нужно слетать по кругу, слетать так, чтобы с командного пункта было сказано только три слова: «Молодец, восемь шестнадцатый!» И пусть смотрит и слушает Белогуров! А он обязательно будет смотреть. «Можно раз-ре-ши-ить!» Положите фуражку у Т, товарищ подполковник, и я пройдусь левым колесом по ее высокой тулье! Врубай обороты, Иван!

— Взлетайте, восемь шестнадцатый!

Истребитель выстрелил пламенем в обожженный бетон, сдвинулся с места и, набрав скорость, взмыл в небо.

Вот они, ни с чем не сравнимые минуты самостоятельного полета! Земля еще брызжет в глаза лучистым инеем, кое-где еще прячется за причудливыми горками тумана, а через толстое стекло кабины вовсю льется голубовато-желтый свет.