— Браво, брат Альберт, — похвалил его Арден. — Только оружие мы не благословим. Ты же знаешь, что в писании сказано: кто поднимет меч, от меча и погибнет.
— Не выйдет, — очень зло сказал Серафим. — У владыки Арсения связи на федеральном уровне. На вас найдётся управа. Над полковником Прохановым есть генерал. Федералы прикажут ему содействовать архиепископии, и тогда и тебя, и твоего полковника Проханова отстранят от должностей при малейшей попытке сопротивления.
— Это возможно, — сказал Альберт, — но есть средства, чтобы противостоять этому. В мегаполисе многие не любят «Истинную церковь». Возможен внезапный резонанс общественного мнения.
Серафим изможденно посмотрел на Альберта и произнёс.
— Какой же ты умный, ублюдок.
Альберт, как будто был действительно доволен собой. Он усмехнулся и сказал:
— Ну что, по рукам?
Братья переглянулись. Отец Александр собрал их всех в кучу, и они встали, обняв друг друга за плечи, прижавшись друг к другу головами, на их измученных лицах изобразилось блаженство, как будто бы они наслаждались каждой минутой близости к друг другу и тишиной. Наверное, это было у них каким-то ритуалом. Это продолжалось очень долго, но никому и в голову не пришло даже пошевелиться, чтобы вдруг не помешать им.
Когда же они разомкнули объятия, Максим первый сказал:
— Братья, мне действительно до судорог тошнотворна мысль о возвращении в обитель. Я скорее покончу с собой, чем туда вернусь. Я и собирался это сделать сегодня, чтобы не отдавать себя ему… только хотел уйти из Вознесенки, чтобы не обагрить своей грязной кровью её святую землю…
— Замолчи, брат Максим, мне невыносимо это даже слышать… — с раздражением проговорил Серафим. — Я обещаю тебе, что найду и лично прикончу всех тех, кто тебя истязал, а нашу «святую» обитель отправлю к архистратигу Михаилу!
— Братья… мне тоже нет возможности теперь вернуться, — также тихо произнёс Александр. — Пугающей тайной остаются те полгода, когда я не знаю, где был, что со мной делали или какие дела совершались моими руками… ещё одна перезагрузка, и я забуду и об этом страхе, я забуду, что знал о пытках брата Максима, о любви владыки Питирима, о замечательных братьях и сёстрах Вознесенки…. и о созерцании Господа, об обещания, которые Он дал мне! Моё ожившее сердце снова окаменеет, и я снова стану послушным орудием чужой воли. Братья, община Вознесенки может стать нашим домом! Воистину, только здесь мы будем по-настоящему свободны! Если наше сердце горит желанием послужить Господу, то это мы можем сделать и здесь! Я верю, что именно Господь всех нас сюда привел живыми и даровал нам столько любви, столько новых братьев и сестёр!
— Мне то-же н-назад до-ро-ги нет… — проговорил Савватий. — Я не го-тов в бе-та-триновом забве-нии потерять в-всё, что открыл мне здесь Господь. Я узнал н-настоящую евангельску-ю любовь, к-которую уста-ми испове-довал, а в себе её не и-мел. Я то-же не с-согласен ж-жить, думая, что соверша-ю своё спасе-ние, на самом деле не ве-дая тех преступле-ний, что мы творим под управле-нием пси-режима. Ес-ли же мне грозит м-монастырь… я не б-боюсь истяза-ний… н-нет…я б-боюсь, что не справ-люсь… потеря-ю рас-судок… стану с-скотом и утра-чу образ Бо-жий в с-себе… ведь м-монастырь — это мес-то, где нет Бо-га, это ад без люб-ви…
— Монастырь — это место, где тешат свои страсти всё те же садисты-извращенцы, там у них гнездо! — с тихим бешенством проговорил Серафим. — Кто вообще придумал такое? Разве можно через пытки и издевательства научить человека любви Христовой? Издевательствами можно только сломать, изуродовать его личность.
Я увидел, как Сергей, который стоял и уже давно сильно нервничал, подошёл к Савватию и тихо сказал:
— Савватий… а я не смогу теперь жить в стыде от того, как несправедливо я с тобой поступил…
Савватий к нему повернулся и сказал:
— С-сергей… ты посту-пил с-совер-шен-но с-справедли-во. Я д-действитель-но с-совершал убийст-во, и только Бог м-меня от греха с-спас, выр-вав влады-ку Пи-ти-рима из н-нашей з-западни. И я… я действитель-но х-хотел навес-ти беду на Л-луговое… Несправед-лива ко мне и незаслуж-женна была лишь л-любовь Бога, кото-рая вы-ше ч-человеческой с-справед-ливости, и прощ-щение А-анастасии, её с-святая молит-ва, её лю-бовь, её неж-жность…
Сергею, от того, что ему ответил Савватий стало не легче, а мне-то уж и подавно. Он сильно вздохнул и с болью сказал:
— Прости меня, Савватий… Я в ослеплении горечи от потери братьев моих видел в тебе только убийцу, я забыл, что я — христианин… Да что я за христианин такой, что не верит в силу любви Христовой? В силу верит, в любовь верит, а в силу любви — нет…