Нечаянная радость

Старик перед ужином помолился, благословил трапезу, и все сели за стол. Старуха в посуду отца Власия положила пшенной каши и налила молока. Стуча ложками, все ели молча. Потом пили чай много – до пота.

– Смиренный ты, отец Власий. И всегда был такой или стал таким, как жизнь помяла?

– Интересно, каким бы ты был на моем месте?

– Энто ты верно сказал. Скорби всех от гордыни лечат. А где твоя матушка?

– Умерла. Царствие ей Небесное.

– И детей нет?

– Нет. Один я на белом свете. Одна отрада, что Господь всегда со мной.

– Н-н-да, это ты верно говоришь. При Боге быть – разлюбезное дело. А скажи мне, отец, если можешь: что с нами дальше будет, вот с теми, которые веруют в Бога?

– Хорошего, любезный хозяин, в дальнейшем ждать не приходиться. Все мы – христиане России – восходим теперь на Голгофу. Нынешняя богоборная власть своей безжалостной рукой сейчас нас просто уничтожает, к примеру, как вредное насекомое. Христос им стал поперек горла, потому что своим учением освобождает православных от страха смерти. А страх смерти новым властям необходим, потому как только этим страхом они утверждают свою сатанинскую власть и держат народ в повиновении.

– Вот, вот как ты верно их раскусил и определил, а то мне было и невдомек: за что власти устроили такое дьявольское гонение на религию. Спаси тебя Бог. Сейчас, отец, ложись почивать. Вот старуха уже тащит сенник, а утром тебе баньку истопим, попаришься, семь пудов с себя снимешь.

На рассвете, когда отец Власий проснулся, хозяин уже отмолился и бойким петушком прохаживался по дому.

– Ну, как спал-почивал, батюшка? – спрашивал он.

– Слава Богу, на твоем сеннике спал как в Царствии Небесном.

– А блоха не беспокоила?

– И блоха не беспокоила.

– Старуха, – закричал хозяин, – довольно тебе свои ревматизмы нежить, поднимайся, да истопи нашему гостю баньку, а опосля живой рукой спроворь нам хороший завтрак. Нажарь яишенки, что ли, с ветчинкой да самовар вздуй.

– Ишь ты, яишенки с ветчинкой захотелось. Вот погоди, ужо я расскажу наставнику в моленной как ты никонианина ублажал.

– Цыц! Молчи старуха. Видно, что давно ты небитая. Вот ужо я тебя клюкой поучу.

– Очень я испугалась твоей клюки.

– Этта што такое?! Бунт! Ну погоди, ты у меня, старая!

– Ладно, ладно, не срамись перед странником. Иду, иду и все управлю, как сказал.

Старуха ушла, хлопнув дверью, топить баню.

– Да убоится жена мужа своего! – крикнул ей вслед старик.

После бани отец Власий, распаренный и красный, вдвоем с хозяином пили чай. На шее у батюшки висело расшитое крестиками полотенце, которым он то и дело вытирал пот с лица.

– Вот что, мил человек, – говорил ему хозяин, – ведь скоро зима и надо тебе на зиму куда-то определяться, а то пропадешь как муха. Я тебе адресок дам нашей дальней сродницы. Она вашей Церкви – православная. Живет в городе в дворниках. Значит, ты к ней и ступай. Скажи, что дядя из деревни прислал. Она добрая и очень церковная, живет одна. Муж ейный пропал на Германской войне. Там тебе будет покойно и тепло. Недалеко есть кладбищенская церковь. Так ты у нашей сродницы, Бог дасть, и перезимуешь, а там и лето красное подкатится, и все тебе Господь устроит.

– Спасибо тебе за твою доброту, хозяин.

– А тебе спасибо за твое смирение и за душеполезную беседу.

Так они дружелюбно и расстались, и общая беда примирила их. Батюшка припрятал в карман адресок и опять пошел странствовать по дорогам. Проходя села и города, он видел, как меняется жизнь. Как народ приучают жить без Бога, и люди становятся суровее и жестче, и все чаще на его просьбы о хлебе кричат ему:

– Много вас таких шляется. Иди, Бог подаст!

Часто негде ему было приклонить голову, и порой всю ночь долгую и тоскливую приходилось промокшему под дождем дрожать от холода, прижавшись к стволу дерева или стене дома. Лишенный всего, чем живет человек на земле, он был совершенно обездолен. И единственное, чего не могли, не в силах были отнять у него власти – была вера в Бога, которая согревала и животворила его душу.

Лето уже кончилось, и дело близилось к зиме. Утром грязь на дороге уже была схвачена морозом, и все деревья сбросили листву. И когда ночью первый снег лег на подмерзшую землю, батюшка пошел в город и отыскал дворничиху, живущую в полуподвальном помещении, где в окне были видны только ноги прохожих и пробегающие собаки. Но, к счастью, подвал был теплый и сухой. Приветливая дворничиха приняла батюшку хорошо и, выдавая его за старенького больного дедушку из деревни, поставила ему в углу железную койку, которую отгородила ситцевой в цветочках занавеской. Отец Власий старался на улицу не выходить, разве что иногда в церковь, а так все больше сидел себе на кровати за занавеской и, перебирая четки, творил Иисусову молитву. Дворничиха утром давала ему кашу и чай с булкой, в обед – постные щи с грибами или суп с ржаным хлебом, а вечером жарила картошку. И, слава Богу, старик не голодал и был всем доволен. Над кроватью ему была повешена икона Казанской Божией Матери и устроена лампадка. И он благодарил Бога и молился за Дарьюшку, что она упокоила его старость.