Нечаянная радость

Я сбегал домой, переоделся в новую одежду и вернулся назад. Пока бегал, все думал, что не забыл меня Господь и даже сон вещий послал. Церковь была хотя небольшая, но самая настоящая: с солеей, клиросами, иконостасом и Царскими вратами. По стенам были развешаны иконы, а посередине тянулась ковровая дорожка. Батюшка исповедывал меня долго, так как грехов за годы накопилось немало. Второй батюшка в это время совершал проскомидию, чтец за аналоем монотонно читал часы. Наконец, Царские врата отворились, и батюшка провозгласил: «Благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков». Хор из четырех певчих протяжно пропел: «Аминь». После ектении благостно пропели первый антифон. Служба была длинная, по чину Праздника. Трудно даже сказать, какую великую радость я испытывал, слушая Божественную литургию. После причастия я осознал, что Сам Христос вошел в меня и тело мое стало легким и молодым, в груди разлилась необыкновенная теплота, а сердце билось радостно и быстро.

После литургии я всех пригласил к себе в дом на праздничную трапезу откушать чем Бог послал. Я выставил на стол все, что у меня было. Посредине красовался жареный глухарь с картофелем, рядом копченый медвежий окорок, миска с маринованным омулем, рыбные консервы и, конечно, наш традиционный русский винегрет. Было там и спиртное. Батюшки встали и прочли молитвы перед трапезой и благословили ястия и пития. Сидели часа два, пока все не опустошили. Жучку кинули кость от окорока. Все остались довольны и благодарили за угощение. Напоследок еще пили чай. Затем пропели «Достойно есть» и тропарь Рождеству. Священники благословили мое жилище, и все направились к поезду. Я их провожал вместе с Жучком.

Я встал в голове поезда и держал в руке зеленый флажок. Машинист дал прощальный гудок, и поезд тронулся. Постепенно, набирая скорость, он скрылся вдали. Последний раз блеснул золотой крест, и все кончилось.

Так прошло Рождество Христово на разъезде 809 километра в Сибирской тайге.

Скорби и радости отца Власия

Отца Власия, вдового и одинокого священника, служившего в храме большого торгового села Квасова, власти согнали с места в конце двадцатых годов. Пожилой священник, быстро собравшись, взял с собою требник, кадило и Святое Евангелие. Еще он взял медный складень деисусного чина, на котором были изображены Спаситель, Божия Матерь и Иоанн Предтеча. Собирая дрожащими от волнения руками вещи, он, шепча, успокаивал себя строками из Евангелия: «И молите Бога, чтобы бегство ваше не случилось зимой».

– Слава Богу, что на дворе стоит июнь, а то хоть пропадай.

Оставляя дом, где они вместе с ныне покойной матушкой прожили долгую жизнь, он последний раз оглядел весь тот благочестивый уют, созданный трудами жены, сотворил молитву на путь шествующих, надел на плечи лямки вещевого мешка и, взяв посох, шагнул за порог дома в мир, ныне лежащий во зле. Животов у него в доме не было, кроме небольшой черной собачки, а корову уже три года назад как реквизировали комиссары. Собачка, весело виляя свернутым баранкой хвостом, увязалась за ним. И напрасно он отгонял ее посохом, но она, отбежав, вновь возвращалась к нему.

В конце села было деревенское кладбище, где покоилась его матушка. На кладбище было тихо и пустынно, лишь несколько белых коз бродили, объедая кусты. Могила матушки была под большим дубовым крестом, около которого были высажены розы. Батюшка, пригорюнившись, сел на лавочку и слезящимися глазами смотрел на могилку, шепча заупокойную литию: «Небесному Царствию причастники учини, и душам нашим полезное сотвори». Батюшка земно поклонился, припав лбом к могилке, поднялся и, тяжело вздохнув, пошел на дорогу.

Путь пролегал по холмам и оврагам. В овраге его догнала телега, груженая жердями, на которых, постегивая лошаденку вожжами, сидел хмурого вида бородатый мужик. Отец Власий сошел на обочину, мужичок ехал рядом, присматриваясь к нему.

– Этта, волосья у тебя долгие, поп что ли?

– Да, я лицо духовное.

– Ишь ты, лицо. И собачка эта тоже твоя?

– Моя.

– Согнали тебя коммунисты-то?

– Согнали.

– Славу Богу, что не расстреляли. У нас в Лопотени попа в двадцатом штыками порешили прямо на паперти. И куда ты теперича идешь?

– И сам не знаю. Куда Господь приведет.

– Садись, отец, на телегу и ночуй сегодня у меня.

– Спаси Бог.

Во двор мужичка въехали, когда уже начало темнеть. Батюшку приняли хорошо, а собачке хозяйка вынесла в сени плошку с едой. Отец Власий помолился на иконы в красном углу и, будучи приглашенным, сел к столу, благословив трапезу. На стол хозяйка подала две миски. В первой была горячая картошка в мундире, во второй ржавая соленая килька, которую хозяева ели вместе с головой. Затем пили чай из медного самовара с помятым боком. Ради почетного гостя хозяйка выставила жестянку ландрина – цветных леденцов, купленных лет пять назад. Подошедших к столу хозяйских детей батюшка благословил, а хозяин дал им по цветному леденцу.