Нечестивый Консульт

— Твой отец… — сказал он, дыша столь тяжко и глубоко, что это заставляло его чувствовать себя гораздо старше, если не сказать древнее, своих шестнадцати лет, — …остановил свой выбор на мне лишь потому, что знал о моей любви к тебе. Он велел тебе соблазнить своего брата, полагая, что ревность и стыд возродят мою ненависть к нему, дабы я удовлетворял условиям Ниома…

— Однако, будь мой отец одним из Сотни, — сказала она, положив щёку на предплечье, в свою очередь покоившееся у неё на коленях, — и то, что сейчас ты воспринимаешь как уловку, обрело бы совершенно иной смысл…нечто вроде Божьего промысла, не так ли?

— О чём это ты?

Она повернулась, чтобы взглянуть на него и ему вновь показалось подлинным безумием, что он может быть так близок с девушкой настолько прекрасной — вообще любой, не говоря уж об Анасуримборе.

— О том, что именно вера, а не доверие является правильным отношением к Анасуримбору. Принести жертву во имя моего отца — вот величайшая слава, которой может одарить эта жизнь. Что может быть выше этого? Ты же Уверовавший король, Сорвил. Понесённый тобой ущерб определяет меру твоей жертвы, а значит и славы!

Её слова добавили ему сдержанности, напомнив о том, сколь рискованны ставки. Если бы она узнала, что король Сакарпа, безутешный сирота, был избран нариндаром — кинжалом, который сама ужасающая Матерь Рождения занесла над её семьёй — то и её отец непременно узнал бы об этом, и тогда Сорвил будет предан смерти ещё до того как солнце опустится ниже основания этого бесконечного склепа. Факт его состоявшегося обращения, то, что Ойнарал и в самом деле сумел убедить его в близости конца света, а её отец, Святой Аспект-Император, действительно явился, дабы спасти Мир — не имел бы никакого значения. Его убили бы просто для того, чтобы расплести сети заговора разгневанных Небес: он мог припомнить несколько убийств совершённых именно по этой причине — как согласно легендам, так и в известной истории!

Анасуримбор Серва, дочь убийцы его отца, женщина, в которую он был влюблён, прикончила бы его без малейших колебаний — так же, как она сделала это с собственным братом лишь одной стражей ранее. Не имело значения насколько сильно его обожание и чиста его преданность — она всё равно убила бы его, если бы только не обманное очарование, дарованное ему Ужасной Матерью… Её божественный плевок на его лице. Лице отступника.

Как долго будет длиться это незаслуженное благословение? Останется ли оно с ним до самой смерти? Или же, подобно всем незаслуженным благам внезапно исчезнет, причём, разумеется, в самый неподходящий момент?

Он пошатнулся, лишь сейчас осознав абсурдные последствия своего отступничества…

Например, тот факт, что он влюбился в собственного палача.

— А как, — спросил он, — в твоей стране зовутся женщины, любящие глупцов?

Она помедлила всего один миг.

— Жёнами.

Она забылась сном, Сорвил же бодрствовал, размышляя о том, как это странно, что они — столь бледные, едва прикрытые одной лишь собственной кожей, оставались настолько сильными, настолько невосприимчивыми к тому, что превратило эти места в бесплодную пустошь. Серва рассказала ему, что кое-кто из нелюдей называл эти равнины «Аннурал» или Земля-без-Следов, поскольку отпечатки ног исчезали тут «подобно тому, как исчезают они на прибрежном песке под натиском волн». И действительно — нигде не было видно ни единого следа, хотя повсюду, вперемешку с выбеленными солнцем камнями, были разбросаны искрошенные кости. Однако же, при всём этом, открытая всем сторонам света безнаказанность их любви казалась им чем-то само собой разумеющимся. Быть как дети, радуясь тому, что дано тебе здесь и сейчас, в особенности пребывая в тени Голготтерата.

Путешествуя по Земле-без-Следов.

— Берегись её, мой король, — предупредил его Эскелес ещё тогда, когда Сорвил впервые оказался в Умбиликусе. — Она странствует рядом с Богами.

Во время их следующего колдовского прыжка он обхватил её так, как это делают любовники — грудь к груди, бёдра к бёдрам и ему показалось прекрасным то, как её лицо запрокинулось назад, веки вспыхнули розовым, а изо рта, изрекающего незримые глазу истины, хлынули чародейские смыслы, переписывающие заново Книгу Мира. Волосы её разметались, превратившись в какой-то шёлковый диск, а кожа казалась до черноты выбеленной ярчайшим сиянием Абстракций, голос её, грохоча и вздымаясь, пронизывал саму плоть Творения, но закрытые глаза, напоминающие два озера расплавленного металла, при этом словно бы улыбались.

Осмелившись воспользоваться мигом её страсти, он окунул свои губы прямо в её Метагностическую Песнь.

Они шагнули сквозь вспышки крутящихся и описывающих вокруг них параболы огней. По прибытии Сорвила сбил с толку тот факт, что равнина осталась совершенно неизменной, несмотря на то, что они преодолели расстояние, отделявшее их от видимого из исходной точки горизонта. Даже Рога ничуть не изменились, благодаря чему стала очевидна как их значительная отдалённость, так и вся их безумная необъятность.

Она уже вглядывалась в дали, изучая горизонт, и он опасливо затаил дыхание.