Нечисть (первоначальный вариант)

Я вдруг подумал: «А что, если сказать им всем, живущим в деревушке на берегу святого моря, что я сын ведьмы и пришел с болот, чтобы жить с ними?» Липучий, тщеславный соблазн стал обволакивать и обольщать меня. ведь это там, на болоте, я был ублюдком. Как знать, может, здесь меня бы приняли как персону с болот… И тогда знай надувай важно щеки, пучь глаза и делай вид, будто знаешь больше, чем знаешь на самом деле. Всякая нечисть от рождения знает, как надо властвовать. И тогда, возможно, все они подползали бы ко мне на брюхе, уважая и восхваляя всякое случайно брошенное мной слово. И сочли бы за счастье кормить меня и угождать мне, бездельнику, как это принято у всех холуев, мечтающих быть похожими на нечисть. И зажили бы мы без ненависти, без споров и распрей на берегу святого моря… И начала бы затягиваться тиной речка у самого своего устья. Глядишь, и поубыло бы на свете святости.

Это так просто сделать. Надо только научиться не думать: зачем? Ведь может же мой кот жить одним днем, радоваться удаче, терпеливо пережидать трудности, никого, кроме себя, не любя и не впадая в ненависть… Правда, для этого надо родиться котом…

К вечеру дождь кончился. Теплый ветер сдувал тяжелые капли с листвы деревьев. Волна неспешно набегала на почерневшие от дождя берега. Запах перезревшей травы и прелых листьев струился над старыми шпалами, над черными плахами перрона.

Вся деревня собралась на насыпи, ожидая поезда из города. Несколько раз в неделю, скрежеща и лязгая по рельсам, сюда, к заброшенным полустанкам, приползал тепловоз с двумя обшарпанными вагонами и с лавкой на колесах, продающей хлеб, водку и всякую необходимую мелочь. Город надменно подкармливал жителей ненужной ему дороги. Слал он сюда и гостей-горожан, мстительно припоминая жителям брошенной дороги свои обиды на лежавших здесь по запущенным кладбищам первостроителей, которые принесли себя в жертву ради будущих поколений.

Ветер дул с севера, и волна пела душевные песни. А народишко, собравшийся к поезду, был отчего-то зол. Домовой с непрерывно курящей бабенкой стояли в стороне, особняком и приглушенно переговаривались о чем-то своем. Старик был трезв, хмуро смотрел в море и переругивался со старушкой. Лесник поглядывал вокруг вдохновенно и выцарапывал на кусте бересты летопись деревни в стиле сверхсвободного верлибра. Ведмениха расхаживала вдоль линии. Ее долгополый плащ цеплялся за стыки рельсов, она нетерпеливо дергалась, освобождаясь, и метала глазами молнии. Хромой мужик, трезвый и спокойный, опираясь на костыль, всматривался в черный склон, из-за которого должен был показаться поезд. Ему ни до кого не было дела. Старушка, устало глядя вдаль, была светла и печальна.

Защелкали рельсы, послышался далекий гул. Обдавая склоны гор тяжелым дымом, из-за поворота показался поезд. Пышущая жаром и нефтью металлическая громада остановилась, не дотянув до перрона. Пьяный турист попытался спуститься из вагона на землю. Вцепившись в поручни, поболтал в воздухе ногами. Вся деревня с затаенным дыханием уставилась на него: вдруг выпадет! Старик даже согнулся пополам, поглядывая на туриста как щука на карася, клацнул было иссохшими губами: «Мой!» Но турист раздумал высаживаться и удержался от случайного падения. Он вполз в тамбур, ощетинился сигаретами, торчавшими из него как иглы из ежа, запалил их разом, новомодно скрючился и, устрашающе загорбатившись и закашлявшись, стал пускать дым изо рта, ноздрей, ушей и других полостей, похваляясь: вот, мол, каков я, молодец-удалец.

Лязгнули бронированные двери. Открылась вагон-лавка. Бородатый лавочник с косичкой между лопаток встал фертом, вождистски вытянул руку:

— Сегодня есть все! Вино, пиво, сигареты, заморский закусь из опилок и глицерина — кумарит лучше спирта!

Лесник взял заказанный загодя мешок с сухарями. Ведмениха набрала заморской снеди. Старушка тайком купила пачку сигарет. Я постоял, сминая бабкины деньги в кармане, посмотрел на пустые полки и решил подождать с покупками до следующего раза. Старик со страдальческим лицом простонал:

— Сердце останавливается! — протянул лавочнику свои руки с растопыренными пальцами, трепещущими, как листья на ветру.

— Оно у тебя каждый день останавливается! — проворчал лавочник и бесстрастно отрезал: — Опохмеляем за наличные!

Деревенские выжидающе посмотрели на меня. Старушка зашептала:

— Конфет бери, пряников, пшена и риса… Водки и винца — по три бутылки, не боле… Старику не наливай до срока — замучит.

Я взял все, что она сказала, и еще мешок муки. Но деньги все равно остались. Хоть и был старик с утра добр, но, увидев купленное мной, запечалился, скис, стал закатывать глаза и трястись всем телом, показывая, что желает подлечиться…

Поминая добрым словом свою бабушку, я взвалил на себя покупки и пошел к дому. Краем глаза видел, что старушка купила бутылку водки, тайком спрятала ее под подол. Старик попытался сунуть туда же свой поблекший нос. Старушка огрела его по лбу черствой буханкой хлеба и, подгоняемая его бранью, вприпрыжку побежала к дому.