Нечистая, неведомая и крестная сила. Крылатые слова

Слово начай действительно новое, лишь в середине нынешнего столетия дерзнувшее счастливо посоперничать и с притворной ласковостью, и с обманом подсменять заветную и старинную наводку, наводочку, навинó. Год, когда началось повальное московское чаепитие, с точностью определить трудно: говорят, что вскоре после француза получила свое начало трактирная жизнь и дикие, домоседливые купцы начали посещать театры, отдавшись обоим развлечениям с неудержимым увлечением и охотой. Изменились люди до того, что давно уже в Великороссии сложилась поговорка, что: «Ныне и пьяница наводку не просит, а все начай». Исключение представляют два родственных народа: белорусы и малорусы, за которыми, в числе многих древних привычек, осталась и эта просьба, высказываемая откровенно и напрямик: на горилку. На больших дорогах, вблизи племенных границ, эта просьба ямщика, обращаемая к проезжему, смело засчитывается в число этнографических признаков таковых границ. Так, например, по Псковской губернии все просят начаёк. В Витебской и Смоленской тот же почтовый ямщик, почесывая спину и в затылке, выпрашивает на прощанье навино. Почтовая наводка сделалась даже обязательной, законом установленной прибавкой (от 5 до 10 копеек) для едущих даже по казенной надобности, освобожденных от платы шоссейной и за экипаж (по 12 копеек). Право это до того всосалось в плоть и в кровь ямщиков на всем пространстве русской земли, что отказ считается невероятным и вызовет неприятные сцены. Обещанная прибавка к наводке, наверное, обещала ускоренную езду, а приведенная в исполнение по пути натурой – тешила и веселой песней, и острыми прибаутками, и приговорами. Никто не освобожден был на почтовых трактах от этой сверхсметной платы, и она не вписывалась даже в те реестры, которыми снабжали проезжих в частных тарантасах дворники постоялых дворов. Один раз едущие до Нижнего в частном тарантасе в количестве пятнадцати человек выбрали меня старостой, то есть вручили собранные со всех деньги и обязали расплачиваться на каждой станции по переданному мне реестру. На первой же станции мне пришлось прибавить своих денег на две наводки, ямщику и нарядчику, и потом не без труда, ссор и споров согласить соседей на добавочную складчину. На станцию Петушки приехали мы ночью. Подошедший к тарантасу мужик вызывал старосту и, объявившись мне очередным ямщиком, спрашивал разрешения запрягать. Надобности в нарядчике не оказалось: можно этому же ямщику и отдать накладную прибавку. Я вылез, зашел в избу и, при свете нагоревшей сальной свечи, увидел неподвижно лежавшее тело, вытянутое во всю длину лавки. Оно храпело. Когда полчаса спустя пришел очередной ямщик объявить, что готовы лошади, спавший поднялся во весь свой рост и, почесываясь и потягиваясь, выговорил: «Нарядчику с твоей милости наводочку следует». На вопрос «за что?» он промолчал. На замечание, что я сам нарядил ямщика, и что мне с него еще бы за эти хлопоты следует, и я его очень прошу о том, нарядчик простодушно и стыдливо улыбнулся, но на требовании больше не настаивал. Таким способом один раз проспал он, живучи на веселом постоялом дворе, сверхсметные наградные деньги, один раз во все время дальних поездок моих я не дал кому-то и за что-то наводку. И да простит меня читатель, что я рассказал о таком, по-видимому, ничтожном случае, имевшем, однако, всероссийское значение и доставлявшем немалые испытания в постоянной заботе о мелких деньгах. Заплатишь, бывало, прогоны вперед за три станции одного и того же содержателя и счастлив надеждой выспаться: будить не станут. Не тут-то было: в самом сладком, здоровом и молодом сне со второй станции на третью безжалостно настойчиво и требовательно наводка трясет за руку, хватает за плечо, гладит по спине, трогает за ногу – и будит. По пословице: «Не жаль тебя, да жаль вина». Аппетит велик, а заработок скуден; при ограниченных требованиях в жизни, в деревне или селе гривенник – тот же рубль для иного. Да и вообще насколько скудна деревня и велика деревенская нужда, можно видеть из того разнообразия указаний, которым наскоро и счет подвести нельзя. Со всех ног мчатся босоногие ребятишки отворять проезжим ворота, выходящие на деревенские поля, а если ворота из деревни на выгоны остаются незапертыми и даже сняты с петель и нет даже такой работы, те же ребята гурьбой стоят у дверей и ждут подачки, что сбросят: пряники, баранки, медные копеечки, орехи. Не догадался запастись всем этим проезжий – смелые бранятся, малые во всю глотку ревут и все-таки бегут следом вподпрыжку, так что пятки сверкают.