Necropolitics

По всем вышеперечисленным причинам право суверена на убийство не подчиняется никаким правилам в колониях. В колониях суверен может убивать в любое время и любым способом. Колониальная война не подчиняется правовым и институциональным нормам. Она не является юридически кодифицированной деятельностью. Вместо этого колониальный террор постоянно переплетается с порожденными колонистами фантазиями о дикой природе, смерти и вымыслах, создавая эффект реального. Мир не обязательно является естественным результатом колониальной войны. На самом деле, различие между войной и миром не выдерживается. Колониальные войны задумываются как выражение абсолютной враждебности завоевателя к абсолютному врагу. Все проявления войны и враждебности, которые европейское правовое воображение отодвинуло на задворки, находят место для возрождения в колониях. Здесь рушится фикция различия между "целями" и "средствами" войны, а также фикция, согласно которой война - это управляемое правилами соревнование, в отличие от чистой бойни без риска или инструментального оправдания. Поэтому становится тщетной попытка разрешить один из неразрешимых парадоксов войны, который так хорошо уловил Александр Кожев в своем переосмыслении гегелевской "Феноменологии духа": ее одновременный идеализм и очевидную бесчеловечность.

 

Некровласть и оккупация в поздней современности

Вышеизложенные идеи, как можно подумать, относятся к далекому прошлому. Действительно, в прошлом имперские войны имели целью уничтожение местных властей, размещение войск и установление новых моделей военного контроля над гражданским населением. Группа местных вспомогательных войск могла помогать в управлении завоеванными территориями, присоединенными к империи. В рамках империи статус, присвоенный побежденному населению, закреплял его опустошение. В этих конфигурациях насилие представляло собой первоначальную форму права, а исключение - структуру суверенитета. Империализм также включает в себя некоторые ключевые технологии (канонерская лодка, хинин, пароходные линии, подводные телеграфные кабели, колониальные железные дороги).

Сама колониальная оккупация заключалась в захвате, разграничении и установлении контроля над географической территорией, в написании нового набора социальных и пространственных отношений на земле. Формирование новых пространственных отношений (территориализация) в конечном счете сводилось к созданию границ и иерархий, зон и анклавов; подрыву существующих механизмов собственности; дифференцированной классификации людей; добыче ресурсов; и, наконец, созданию большого резерва культурных образов. Эти образы наполняли смыслом установление различных прав для различных категорий людей, прав с различными целями, но существующих в одном и том же пространстве, - короче говоря, осуществление суверенитета. Таким образом, пространство было сырьем для суверенитета и насилия, которое он в себе несет. Суверенитет означал оккупацию, а оккупация - низведение колонизированных в третью зону между субъектностью и объектностью.

Так было в случае с режимом апартеида в Южной Африке. Здесь структурной формой был тауншип, а хоумленды стали резервациями (сельскими базами), с помощью которых можно было регулировать поток трудовых мигрантов и сдерживать африканскую урбанизацию. Как показала Белинда Боззоли, тауншип в особенности был местом, где "жестокое угнетение и бедность испытывались на расовой и классовой основе". Как социально-политическая, культурная и экономическая структура, тауншип представлял собой особый пространственный институт, научно спланированный для целей контроля. Функционирование "родных земель" и тауншипов предполагало жесткие ограничения для чернокожих на производство продукции для рынков белых районов, прекращение землевладения чернокожих, за исключением зарезервированных районов, запрет на проживание чернокожих на белых фермах (за исключением слуг, работающих у белых), контроль за притоком городского населения, а позднее и отказ африканцам в гражданстве.