Necropolitics

Но эти люди, по сути, были погружены в почти непрерывные депрессивные состояния, возбуждены, раздражительны, охвачены гневом, а иногда и яростью, одержимы слезами, плачем, причитаниями, сталкиваются с ощущением неминуемой смерти, лицом к лицу с (видимыми и невидимыми) палачами, которых они не перестают умолять. Этот мир ненависти, несчастья и войны, сотканный из безответных призывов к милосердию, призывов пощадить невинных - вот мир, которому Фанон уделял свое внимание и к которому особенно старался прислушиваться. Он терпеливо пытался воссоздать повествование об этом мире и хотел дать ему голос и лицо, хорошо отрешенное от всего убожества.

Пациент, по словам Фанона, - это "прежде всего тот, кто страдает и просит дать ему облегчение". Поскольку "страдание вызывает сострадание, умиление", больничное учреждение, которое прежде всего является "лечебным учреждением, терапевтическим учреждением", не может быть превращено "в барскую стойку". Утрата свободы, утрата чувства времени, утрата способности следить за собой и заботиться о себе, утрата отношений и утрата мира, считал он, составляют подлинную драму больного и отчужденного индивида. Это так, потому что "здравомыслящий человек - это социальный человек". Болезнь "отрезает" его от других социальных существ и "изолирует его от них". Она отделяет его от мира, "оставляя его бессильным, наедине со злом, которое принадлежит только ему". Полное или частичное разрушение биофизической, психической или ментальной целостности пациента угрожает системе отношений, без которой пациент отторгается от мира и помещается в казарму. Ибо там, где другие - точнее, мой сосед или мой ближний - больше не открывают меня самому себе и где я оказываюсь неспособным "встретить лицо другого", неспособным "быть здесь с другими людьми", с моими ближними, там рядом оказывается болезнь. Поскольку болезнь ставит меня в состояние, которое едва ли позволяет мне встретить моего соседа, моего ближнего, других людей, каждый аутентичный акт исцеления предполагает восстановление этой связи, а значит, и чего-то общего для нас. Воссоздание общего начинается

обмен речью и разрушение молчания: "Язык - это то, что нарушает тишину и молчание. Тогда вы можете общаться или общаться с этим человеком". Сосед в христианском понимании - это всегда соучастник. Общаться с - значит общаться, сталкиваясь с чем-то".

Если для пациента общение, коммуникация и развитие родственных связей со своими собратьями являются средствами поддержания контакта с миром и участия в нем, то возвращение к жизни требует воспоминаний и проецирования себя в будущее, как важнейших элементов любого терапевтического приключения. Эта связь с течением времени - дата рождения в памяти, календарь, позволяющий составить расписание, вчера, завтра, прохождение непохожих друг на друга дней, празднование Аид эль-Кебира, звучание Ангелуса, пасхальных колоколов - является ключевым моментом в каждом лечебном жесте. Ведь после госпитализации некоторые пациенты "возводят между внешним миром и собой очень непрозрачную ширму, за которой они сами себя обездвиживают".

Преодолев инерцию, они сдаются. Таким образом, в "давящей и удушливой" атмосфере больницы жизнь состоит из бесконечных споров между пациентами, которые санитары должны постоянно разнимать, "рискуя сами получить удары". Теснота помещений и склонность пациентов "бросать еду на стол или на пол, гнуть свои железные тарелки или ломать ложки" таковы, что "уборка занимает значительную часть деятельности персонала". Появляется страх. Санитар боится пациента. Парикмахер требует, чтобы пациентов связывали перед бритьем. "Из страха перед пациентами или для того, чтобы наказать их, некоторых пациентов оставляли в охраняемых отделениях, иногда без рубашки, без матрасов и без простыней", когда в целях профилактики их чисто не убирали, а просто "связывали ремнем".

Сидя на корточках, лежа, спя или сидя, пациент не только сдается. Его временные ориентиры глубоко нарушены. То, что раньше составляло его мир, внезапно рушится. К временному нивелированию добавляется вырождение языка. Усиливается раздвоение между функциями выражения и функциями значения. Референция нейтрализуется, а сигнификатор разрушается. Способность приобщаться к реальности мира и вступать в контакт с другим посредством дискурса снижается. Речевой акт уже не обязательно является мани- фестным знаком сознательной деятельности. Отделяясь от сознания, язык отныне является лишь овеществленным статусом болезни. Полулежа, с закрытыми глазами, пациент попадает в зону недоступности и забытья - забытья большого мира.