Недалеко от Земли

И Брюса прорвало. То, что в нём накапливалось больше недели, то, в чём он боялся признаться самому себе, то, что он, как теперь выяснилось, безуспешно пытался скрыть от напарника и от друзей-испытателей, выхлестнуло из него наружу. Он выговаривался неистово, как будто избавлялся от чудовищного тайного порока, не дававшего ему спокойно жить, мешавшего нормальному общению с друзьями, отравлявшего каждый его день сознанием того, что он уже не прежний калифорнийский парень Брюс, добившийся в жизни того, чего хотел, а кто-то невозможно другой. Пугающе другой. Совсем как герои столь любимых им фантастических боевиков, в которых вселялись чужие. А было всё так.

На второй день пребывания в карантинном отсеке, когда они уже прошли все мыслимые обследования и тесты, выявляющие адекватность реакций, расслабились и мирно трепались за обеденным столом, его вдруг перевернуло. Перевернуло в том смысле, что он увидел себя со стороны. Вернее, даже не себя, а их обоих сидящих друг напротив друга. Причём не изнутри, а как бы снаружи карантинного отсека. Он был одновременно и за столом, и наблюдателем извне, который с любопытством взирал на пару пилотов, старательно убивающих время. Потом поле восприятия скачком расширилось, и он увидел весь объём Базы. Каким-то внутренним зрением. Без разбегания глаз. «Нет, ты представь, — горячился Брюс, — я ощущал внутри себя всё и всех сразу. Где они, что делают, каждое движение каждого человека, алгоритм программ, работающих в компьютерах, действия механизмов, прислуживающих людей». Это было захватывающе. И вместе с тем очень страшно. Потому что необъяснимо. Картинка снова поплыла и расширилась. База висела над голубым шаром Земли. Поодаль кружила Луна. Как при замедленной съёмке. Скачок. Он увидел всю Солнечную систему. И мерцающую сферу вокруг неё. Тогда он испугался по-настоящему. И всё вернулось на свои места. «Это было жутко, Дим. Нет, не так. Не жутко, а до бескрайней степени неприятно. Брезгливо-неприятно. Так можно высказать? Да?.. Примерно так же чувствуешь себя, когда идёшь осенью по лесу и вдруг тебе на лицо вылипает паутина. А ты её до этого не видел и даже не сознал, что она где-то здесь, рядом. А она начинает с противным таким треском прерываться. Еле слышным треском. На грани восприятия. Но если ты не любишь пауков, то треск этот внутри тебя звучит очень громко, потому что тебе мгновенно начинает казаться, что жуткий такой паук сейчас забежит своими жуткими мохнатыми лапами тебе за шиворот. Прямо по лицу забежит. И тебя всего поддёргивает изнутри. Вот у меня были примерно такие же ощущения. В голове при каждом уширении поля восприятия как будто хлопались целые сети паутин, и мне наказалось, на мгновение наказалось, но, заверь, этого было достаточно, что в мозг ко мне наползает, шурша лапами, совершенно гнусный паук. Или нет — вцепляясь псевдоподиями, наползает гнусная желеобразная амёба. Это был кошмар». Потом, конечно, подобные ощущения ушли, и он о них постарался забыть, но время от времени, вспоминая о первом шоке, он содрогался всем телом. «На коже заявлялись мурашки величиной с овцу». А спустя неделю он всё же освоился с новыми своими возможностями и теперь может вызывать это состояние в любое время.

— Вот тебе теперь подсказал, — Брюс стукнул себя кулаками по коленкам, — и как будто от большого груза убавился.

— Ну, правильно, — Кобыш сочувствующе посмотрел на него, — давно надо было. А то понакрутил себе чёрт знает чего. Чужие! Меньше ваших голливудских страшилок смотреть надо. Особенно в юном возрасте. Если психика неуравновешена, крыша совсем съехать может.

— Какая крыша? Куда?

— Это идиома. Расшифровывается, как потеря рассудка. Но тебе это вряд ли грозило. Иначе ты бы просто не попал в группу испытателей.

— Идиома… Да. Я припомню. Но ты прав, крыша съехать могла.

— Кстати, как, ты сказал, называлась обучающая программа по русскому языку?

— «Оксфорд-интер». А что?

— Тебе попалась дефектная. Ты всё время путаешь приставки в словах. Особенно, когда волнуешься.

— Так. Сможет быть. Я припомню.

Кобыш покивал головой.

— Если бы мы встретились с вашими киношными Чужими, то я бы тоже стал таким, как ты. И мы бы были уже совершенно другой командой. Ведь мы же летали вместе. Об этом ты подумал? В таких случаях, Брюс, надо облегчать душу. Делиться с близкими друзьями… ну, или докладывать старшему по званию напарнику.

— Хорошо, если старший по званию такой, как ты, Дим. Если бы я доложил своему начальству, меня бы немедленно устранили от полётов.

— Да уж… Слушай, а вот прямо сейчас ты можешь посмотреть, что, например… делает наш уважаемый шеф Вячеслав Ли?

Взгляд Тёрнера на какую-то долю мгновения как будто провалился внутрь, а потом Брюс с улыбкой сказал:

— Слава у себя в каюте засматривает распечатку личных карточек команды испытателей.

— Вот как? — удивился Кобыш. — Инте-рес-но… Зачем это ему понадобилось? А?

— Я не умею прочитать мысли, Дим, — Тёрнер развёл руками, — я просто вижу картинку.