Неделя на Манхэттене

Я замужем за «неэкономическим» эмигрантом – как представитель клана коммунистической элиты, он приехал изучать в СССР физику. Влюбился, женился, развелся, но не представлял себе, как оставить дочерей. И главная тема его жизни – невозможность реализовать себя так, как он сделал бы это дома.

И дело даже не в том, что там он звено знатного рода с веками определённой миссией, а здесь – обаятельный экзот с фамилией из двух частей, которую ещё никто не написал с первого раза правильно. А в том, что там его воздух, его солнце, улицы его детства, смешные ему шутки, его родственники, одноклассники, еда, одежда, пластика, музыка, звуки, запахи и ритмы.

По большому счету только там понятно, чего он ожидает от мира и чего мир ожидает от него, а жизнь в России словно странная затянувшаяся командировка, и во время поездок Индия так забирает его на клеточном уровне, что он забывает про Россию и московского человека, которым является всё остальное время.

А когда невтерпеж, что вокруг не Индия, смотрит старое классическое индийское кино и слушает по Интернету чтение мантр, записанное в индуистском храме. И глядя на его лицо в этот момент, можно понять, скольким заплачено за эмиграцию…

Даниел Бурстин писал: «…(в Америке) каждый должен быть готов стать кем-то другим. Быть готовым к любой трансформации своей личности значит стать американцем». Видимо, из-за этого, мимикрируя под американцев, большинство наших эмигрантов переходят на кричалки, начинают гнусавить, странно одеваться, преувеличенно энергично двигаться, скалиться и махать руками. Надеясь, что это подкрашивает образ раскованностью, люди становятся карикатурными и увеличивают собственный психологический износ.

Среди кричалочных сюжетов меня больше всего поразил рассказ приятельницы о том, что её сын с младших классов посещает школьный политический кружок как полезный для поступления в вуз. В кружке дети, среди прочего, посылают свои игрушки солдатам, воюющим в других странах, чтоб поддержать их.

Я напомнила, что солдаты отправлены убивать жителей стран, которые на них не нападали. И услышала в ответ, что солдаты защищают там демократические ценности, и приятельница платит налоги на то, чтобы эти ценности восторжествовали во всём мире, но КГБ запрещает мне понимать это… причём до эмиграции она была вполне умным и вполне сложным человеком.

Попозировав для фоток, я отправилась в кабинет Людмилы. Лев Трахтенберг ушёл пораньше вести радиоэфир, а она сидела перед стопкой непроданных книг и встретила меня возмущённым:

– Ты посмотри на часы! Как тебе это нравится? Курьер вышел из «Санкт-Петербурга», когда мы выехали сюда, и до сих пор не дошёл!

– А администратор? Ну, который «Слава КПСС»?

– Он послал курьера и отключил телефон.

– Заберу оставшиеся книги домой, у меня на носу другая поездка, и нет перевеса багажа. Мы тут практически ничего не купили.

– С ума сошла?! Здешние не знают, где им взять русскую книгу! Я сама у тебя их покупаю, вот деньги. Ты и так в полупустом зале ничего не заработала, а к нам приезжают на заработки!

– На Брайтон на заработки? Да в Москве за такие встречи платят в четыре раза больше, а в российских регионах – в десять!

– Что ты мне рассказываешь? А то сама не знаю! Я же ещё одной ногой в России, ещё квартиру не продала! Если бы не дочка и внуки, ни за что бы не уехала.

В кабинете, кроме Людмилы, суетилась липучая пожилая дама. То ли волонтёрка, то ли чья-то родственница. Нарушая субординацию, она пристала ко мне на тему «вы там со своим Путиным» на тему Ходорковского. И не отлипала в манере, которую Юрий Карлович Олеша называл «железными пальцами идиота».

При этом липучая дама была настолько говорлива, что дискутировать с ней можно было только междометиями. Тем более что я думала не о Ходорковском, а о том, что валюсь с ног, завтра самолёт, а чемоданы не собраны.

– Отстань от неё, человек устал! – заступилась Людмила.

В кабинет зашёл крупный спортивный мужчина в очках – «из бойцов», приглашённых для наведения порядка в случае провокации.

– Знакомься, это Игорь, – представила Людмила, – Он любезно согласился отвезти вас в отель, а мне в другую сторону.

– Нет, пусть она мне сперва ответит… – жужжала липучая пожилая дама. – Они там думают… что мы тут ничего не понимаем про антисемитизм… а я смотрела передачу о Ходорковском… видно, что это мальчик из хорошей еврейской семьи…

В кабинет вошёл муж.

– Проводи мужчин с книгами на первый этаж, пусть загрузят их в мой багажник! – трудоустроила Людмила липучую даму, потому что другим способом та не переключалась с Ходорковского. – Я завтра сама поеду в магазин «Санкт-Петербург» и скажу всё, что думаю, и о Славе, и о курьере!

Муж и Игорь пошли с книгами вниз, а Людмила вздохнула:

– Не обращай на неё внимания! Сама видишь – типичный случай. Но зачем ты им сказала, что в твоём номере и в Нью-Йорке всё сломано?

Я собралась ответить, но в кабинет ворвалась липучая дама с перекошенным лицом:

– Там… этот… индус… застрял в лифте!