Неделя на Манхэттене

Мы зашли в некрасивую душную забегаловку, позиционирующую себя как ресторан. Ковры и кувшины намекали на узбекскость, а вульгарный «евроремонт» – на солидность. Время было обеденное, и Игорь нашёл свободный столик на веранде. Вокруг сидели молодые красивые, специфично одетые азиаты и кавказцы.

Обилие кожаных курток и пиджаков, невзирая на жару, подмигивало девяностыми. Но пластика у них была уже сегодняшняя – ни зажима, ни быковатости, а одетыми со вкусом девушки выглядели ухоженными. В отличие от разлитого в брайтонском воздухе доживания и отстранённо-механического марширования на Бродвее, здешняя энергетика казалась позитивной.

Да и разговаривали они более эмоционально, чем в общепитах Манхэттена, и менее вульгарно, чем на Брайтоне, но на таком экзотическом языке, в котором я с трудом вычленяла русские и английские слова.

– На каком языке они говорят? – спросила я.

– На «бруклише», – улыбнулся Игорь.

К столику подошёл молодой человек славянской внешности, подал меню и принял заказ. Потом принёс приборы, салфетки и чайник с пиалками. В этот момент обсуждали моё впечатление о неопрятности и неухоженности Нью-Йорка, обижающее Игоря. Ведь он убил 20 лет жизни на цепляние за этот город, и считал, что спас семью, поселенную в съёмной пластмассовой конуре.

Я не озвучила, что при всей любви к узбекской кухне обошла бы подобное заведение за версту только за внешний вид, но глаза мои упёрлись в принесённый чайник с отбитым носиком и треснутой крышкой. Игорь поймал направление взгляда и рявкнул на молодого человека:

– Официант! Иди сюда! Быстро поменяй чайник на целый!

Молодой человек захлопал ресницами и на прекрасном русском ответил:

– Сейчас поменяю. Я не официант, а помощник официанта. Вон стоит официант!

Официантом оказался бойкий кавказец, всё это время трепавшийся «на бруклише» в мужской компании возле веранды. А к нам подошла обстоятельная восточная девушка – вторая помощница официанта – и рассказала об имеющихся соусах. Короче, вынос еды официантом был обставлен с пышностью, не соответствующей уровню заведения.

В нормальном ресторане на помощниках официанта смена скатерти, приборы, уборка и т. д., но на веранде не пахло ни скатертями, ни уборкой. Помощники, видимо, были студентами, приехавшими практиковаться в английском. Потому что, минусуя билет, в России они бы заработали в общепите в пять раз больше. Ведь в США помощникам платят копейки в расчёте, что официант поделится чаевыми.

Несмотря на убогий антураж, еда была потрясающей, впрочем, как и любая еда, приготовленная настоящими узбеками, и мы впервые за неделю оставили чаевые не по принуждению, а от всего сердца.

Узбекского анклава мы не видели, но, сравнивая впечатления о Гарлеме, Брайтоне и Чайна-тауне, признаю, что сравнение не в пользу Брайтона. Даже не в том смысле, что бóльшая часть увиденных персонажей казалась карикатурой, а в том смысле, что это пространство энергетически обестóченных людей, отключившихся от одной розетки и не имеющих шанса подключиться к другой.

Гарлем – сложный, криминальный, маргинальный и при этом довольно самодостаточный праздник жизни. Чайна-таун – праздник труда, завораживающий сдержанной азиатской энергией, которая будет долбить окружающее ровно до тех пор, пока не продолбит в нём дыру нужного диаметра. Он даже ещё более самодостаточен, чем Гарлем.

А Брайтон кажется местом собранных после крушения корабля на острове, не подходящем им ни по одному параметру. Американцы лидируют по количеству сидения у телевизора – в среднем 3,5 часа в день, предпочитая развлекательные программы, ток-шоу и сериалы образовательным передачам и новостям.

Брайтонцы покрывают эти 3, 5 часа, а то и больше российским телевидением, имея одно окно в своё гетто, а другое в наш телевизор. Полагая, что живут таким образом «на две страны», они на самом деле только самозабвенно расщепляют собственную психику.

По дороге в аэропорт Игорь заговорил о фармакологии. Его ребёнок, родившийся в Америке, пополнил ряды инвалидизированных прививками, и мы с изумлением услышали, что, помимо громких скандальных разоблачений фармаконцернов, в стране идёт настоящая война между родителями и прививочным бизнесом.

В этой войне всё не просто – эмигранты из третьего мира тащат на себе инфекции, против которых нужны бронебойные защиты. Но защиты не удерживаются на грани, о которой Авиценна говорил «вред от лекарства должен быть меньше, чем от болезни».

А Управление контроля пищевых продуктов и лекарств (FDA) и Центра контроля заболеваний (CDC) игнорирует сотни медицинских исследований о побочных явлениях прививок, хотя с 1996 года служба VAERS фиксирует случаи побочных реакций на прививки. Она ежегодно подаёт Конгрессу США около 11 000 документов о смертях и инвалидностях, но эффекта нет, Конгресс находится под давлением фармолобби.