Неделя на Манхэттене

На Манхэттене, через который я пыталась увидеть Америку, во всём, начиная с архитектуры и кончая интонированием голосов, оказалось намного меньше нюансов и оттенков, чем в любом другом, виденном мною до этого месте. Он остался в памяти шумным ульем для понаехавших, зачищающих в себе прошлое и фальшиво улыбающихся своему будущему; а его базовый вкус прилип к губам шершавостью картонного стаканчика с плохим кофе.

Я выходила из самолёта в аэропорту Кеннеди, держа представления о Нью-Йорке как сказочный стеклянный шар, спускающийся под Новый год на Таймс-сквер. Но он, выскользнув, разбился в мелкие дребезги, и осколки становились с каждым днём всё мельче и мельче, пока не достигли размеров диатомической земли, победившей американских клопов.

И если оценивать неделю на Манхэттене как свидание с юношеским мифом, то, говоря языком советской хиппи, поездка дала мне «фейсом об тейбл». К тому же, анализируя увиденное, я была вынуждена узнать о США всё, чего прежде знать не хотелось. Но при этом ни секунды не жалею о юношеской влюбленности в придуманную Америку, об идеализировании прав и свобод её граждан – ведь именно эта наивная влюбленность дала мне запас прочности, необходимый для выживания в СССР.

Бывших хиппи не бывает, я летела в Нью-Йорк, чтоб окунуться в воздух свободы и энергии собственной молодости, но промахнулась. Зато в каком-то смысле закрыла для себя этой поездкой тему хипповских семидесятых.

При этом Манхэттен навязчиво тыкал в лицо моими девяностыми, о которых Людмила Вязмитинова писала: «В девяностые была иллюзия не вседозволенности, а всевозможности». Но встреченные наши эмигранты пренебрегли «всевозможностью», и мировая история оборвалась для них вместе с девяностыми. Глядя на них, стало понятно, насколько 20 лет «мирной жизни» сделали нас новыми людьми.

А кроме семидесятых и девяностых, неделя на Манхэттене подмигнула дошкольными шестидесятыми. Она не сделала меня американофобкой, но показалась ровно той же силой, ополчившейся на крохотного негритёнка из фильма «Цирк», какой виделась сквозь линзу телевизора «КВН».

И если в детстве эта сила казалась иррациональной, теперь я знаю, насколько она тщательно организованна, отвратительно рациональна и насколько яростно при этом сама себя пожирает. Жаль, что россиян сбивает с толку внешнее сходство с белыми американцами, подразумевающее схожесть образа мира, ведь реальная разница не меньше, чем с китайцами, африканцами или бразильцами.

Но россияне постоянно смотрятся в США, как в зеркало, торопливо поправляя после этого что-то на своём лице. Однако это не зеркало, а деревянная дверь шкафа, вещи за которой сложены принципиально иначе. И точки сборки этих вещей настолько разнятся, что дискуссия россиянина и американца о смыслах является диалогом глухого со слепым.

Индейский вопрос

Если вспомнить о наследстве, то у нас оно индо-европейское – каждое второе географическое название в России санскритское: Омск, Чита, Тюмень, Ишим, Падма, Шива, Индига, Индоманка, Мокша, Радонеж, Ладога… А у американцев каждое второе географическое название индейское: Коннектикут, Мичиган, Миссисипи, Миссури, Небраска, Огайо, Миннесота, Кентукки, Аляска, Алабама, Индиана… Наши названия напоминают о том, что ледник заставил наиболее теплолюбивых переселиться южнее, а американцам – что они уничтожили хозяев этих земель.

При этом самые востребованные туристические объекты США – индейские резервации. И непонятно, что заезжающие на театрализованное шоу белые американцы отвечают своим детям на вопросы: «Куда делись индейцы? Как в этом участвовали наши предки?» И что ответят, когда дети начнут читать что-то вроде книги Чилам-Балам: «Когда белые господа пришли в нашу землю, они принесли страх и увядание цветов. Они изуродовали и погубили цвет других народов…»

Эпоха Великих географических открытий принесла одним огромные деньги, другим огромные кладбища, но нигде колонизация не была такой людоедской, как в Северной и Южной Америке. Историки Дэвид Станнард, Уорд Черчил, Киркпатрик Сейл, Бен Кирнан, Ленор Стиффарм, Фил Лейн и многие другие считают эти события «американским холокостом». Демографы определяют с помощью современных способов подсчёта населения, сколько миллионов индейцев было уничтожено. Им важна точная цифра. Но ещё важнее понять, как американцы живут с этим, и даже подшучивают, что самое вредное открытие за всю историю человечества сделал Колумб.

Все исторические факты «американского холокоста» зафиксированны в документах, но для их размывания в США существует целое научное направление, делающее национальными героями уголовников – убивавших, травивших, заражавших, спаивавших и стерилизовавших людей за то, что они индейцы. И это направление воспитало в среднем американце возмущение налоговыми льготами, предоставляемыми уцелевшим индейцам в резервациях. А масскультура сделала со своей стороны «дружбу колонизаторов с индейцами» коммерческим продуктом.