Неделя на Манхэттене

Была и у нас на месте памятника Юрию Долгорукому собственная статуя Свободы, стилизованная под Нику Самофракийскую. Стояла она с 7 ноября 1918 года вместо легендарного генерала Скобелева, снесённого в связи с декретом «О снятии памятников царям и их слугам». И тоже подразумевала Конституцию, правда советскую.

Сделали её из шершавого серого камня, но своими руками и со своих моделей – скульптору Николаю Андрееву позировали племянница Станиславского Вера Алексеева и московский врач Екатерина Кост. Голова Свободы оказалась от Алексеевой, а взмах крылатой руки – от Кост. Свобода держала шар, а за спиной её в небо улетал обелиск.

Смотрела она строго на запад и с 1924 по 1941 год считалась официальным символом Москвы, но потом пополз анекдот: «Почему Свобода стоит напротив Моссовета? Потому что Моссовет против свободы!» И монумент взорвали за два месяца до начала войны – в ночь с 21 на 22 апреля 1941 года, как помеху реконструкции улицы Горького.

После взрыва уцелела голова, которую директор Третьяковки Александр Замошкин забрал в фонды галереи. Напомню, что саму Нику Самофракийскую нашли в 1863 году на острове Самотраки без головы. Но даже если приделать Нике голову нашей Свободы, она всё равно не станет эклектичней символа Америки, отлитого французом с немки – вдовы создателя и продавца швейных машинок Исаака Зингера, приходящейся скульптору любовницей.

Меж тем толпы, грузящиеся на паромы к Острову Свободы, выглядели крикливо и суетливо, как на распродаже – словно паромов и грозы могло не хватить на всех. Да и сама статуя Свободы неказисто смотрелась с набережной на горизонте, заштрихованном строительными кранами – за ней что-то бойко воздвигали.

Согласно американскому анекдоту, 90 % детей видят в руках статуи Свободы мороженое-рожок, и она надоела всем, кроме туристов. Ею набиты сувенирные киоски и магазинчики, а в торговых зонах полно статуй Свободы в человеческий рост и зазывал «в костюмах статуи Свободы». Она навязла в зубах, как футболки и бейсболки с надписью I(love)NY или сшитые китайскими руками трусы из американского флага.

И, сопоставив масштаб грозы с масштабом художественной ценности туристического объекта, мы отказались от поездки на пароме. Тем более что из телефонных разговоров с членами писательской делегации знали, что, если заболеем, американская медицина окажется русской рулеткой.

Один молодой писатель из делегации слёг в соседнем отеле с температурой, для которой не хватало градусника. Сперва не могли дозвониться по месту выданного медицинского полиса, стоившего тысячу долларов. Не на тысячедолларовые услуги, а именно тысячу долларов – на полную медицинскую помощь в течение месяца.

Дозвонившись, получили телефон доктора, к которому нужно поехать. Это в России мы избалованы скорой по каждому чиху, а в массе стран выезжают только к убедительно умирающим. Раскалённого молодого парня повезли на такси к дежурному доктору при аптеке, но тот не увидел проблем, посоветовал пить чай с лимоном и ничего не выписал.

А без рецепта в США продаются только сиропы от кашля, капли в нос и наклейки на царапины. А ещё еда, начиная от спортивной и заканчивая конфетами и напитками. А заодно вино, сигареты и вреднейшая кока-кола, придуманная именно фармацевтом и запатентованная как лекарственное средство «от расстройств нервной системы».

Поскольку состояние молодого писателя не улучшилось от чая с лимоном, вызвали заветные 911. Приехали парамедики, погрузили тело в машину и повезли с 79-й улицы в гарлемскую больницу. С виду гарлемская больница – солидный стеклянный ящик, выбивающийся из интонации района. Но в приёмном покое, несмотря на самую дорогую медстраховку, из «горячего русского парня» стали холодно вынимать деньги и вынули довольно много, о чём знаю лично от него.

А за эти, по второму разу заплаченные деньги, посадили на часок туда, где сидит всё, что ещё может сидеть, пока не упало. Через часок положили в койку, точнее поверх койки, потому что на одноразовой простыне там не принято снимать ботинки. Как чукче из анекдота, ложащемуся в постель, «не отстёгивая лыжи».

Прибежала толпа ассистентов врача – по нашему фельдшеров разного калибра – и засунула в обутого в ботинки и на деньги молодого писателя десяток трубочек и измерялок. Даже сам врач заглянул через некоторое время на минуту, скользнул взором по молодому писателю и повторил совет приаптечного коллеги – пить чай с лимоном.

Интерьер в больнице напоминал сериал «Скорая помощь» – зал, разгороженный простынками, за которыми люди разных полов, диагнозов, возрастов и языковых групп получали лечение, ходили на судно, стонали, хрипели, молились, кашляли, кричали и т. д.