Читаем Недолговечная вечность. Философия долголетия полностью

Испытывать сильные эмоции в самом широком смысле этого слова – от удачи, удовольствия, романов, – наслаждаться всеми щедротами мира положено лишь тем, кому меньше пятидесяти. Но даже когда лодка нагружена доверху, нужно сделать многое, прежде чем опустится занавес. И особенно вот что: прочувствовать прелесть машинальности. То, что в юности мы совершаем автоматически, бездумно тратя наши неисчерпаемые силы, в зрелости приходится выполнять с трудом[121]. Но в любом случае нам стоит поздравить себя с тем, что вечный страх полового бессилия у мужчин и отсутствия желания у женщин уходит благодаря успехам медицины, которая борется с эректильной дисфункцией у одних и с затуханием огня чресел у других. Дамским сетованиям на отсутствие любовного партнера ответом становится физиологическая катастрофа господ, безутешно повествующих о крахе их либидо[122] и злоключениях простаты. Конечно, не стоит ждать, что все устроится каким-то чудесным образом, но вот неопровержимый факт: со временем все, что когда-то было рутиной в сфере эротики, становится более редким, а значит, и ценится больше. «Любовь не имеет никакого значения, – говорил Альфред Жарри, – потому что ею можно заниматься бесконечно». После определенного возраста это перестает быть правдой: каждое объятие сродни чуду. Здравый смысл призывает нас покинуть мир плотских удовольствий, а вожделение – еще раз насладиться последними вспышками желания и нежности.

Но сердце, переживающее порой вторую молодость, – это часто и разбитое сердце тоже. Испытывать большие радости вплоть до самого конца означает увеличивать риск сильных страданий. Отсюда и трагедия последней любви, когда предмет обожания отгораживается, как будто у вас перед носом захлопывается дверь к счастью, и кладет конец вашим ожиданиям: больше никого не будет, больше не будет никакого «потом». Поль Валери (1871–1945), безумно влюбленный в издательницу и писательницу Жанну Ловитон, публиковавшуюся под псевдонимом Поль Вуалье, – она кружила головы многим знаменитостям между Первой и Второй мировыми войнами, – напишет ей после того, как она его оставит: «Я полагал, что Вы удерживали меня от смерти; но я понимаю, что это я удерживал Вас от жизни». Последняя любовь ужасна тем, что она лишает нас даже страданий. В 20 лет после ухода, предательства любимого человека вы чувствуете себя опустошенным и готовы наложить на себя руки. Последняя любовь завидует силе этих переживаний и жалеет даже о состоянии опустошенности, о льющихся потоком слезах, об ощущении конца света. Теперь это не крушение всей жизни, а тихое оползание, как постепенное осыпание горной породы. И старый любовник или любовница, изо всех сил цепляющиеся за предмет своей любви, не вызывают сочувствия в глазах окружающих, они выглядят смешно и фальшиво – как фальшиво звучит старое расстроенное пианино. Они получают только то, что заслужили! Неужели, связавшись с кем-то моложе себя, они ожидали, что смогут питать надежды? Они себя в зеркале-то видели?

Мы больше не будем страдать, не будем с замиранием сердца ждать другого – его звонка или его возвращения, – нам не придется сносить его презрение, нас не будут ранить его слова и его жестокость, еще более сладкие оттого, что причиняет их предмет нашего обожания. Мы доходили до того, что дорожили его злыми словами и поступками, его изменами, мы унижали себя ради простого удовольствия быть рядом. Человек, которого вы любили сильнее всех на свете, объявил, что вы ему больше не нужны, и отправился искать кого-то другого. В ваших глазах он был всем, а вы для него были лишь этапом, проходным вариантом. По сути, для него это было нечто вроде чувственного туризма, поездки в страну удовольствий, – вы же поставили на карту свою жизнь. Он разрешил вам на время попользоваться своей юностью и теперь забирает ее обратно. Отметины времени вновь принимают свой привычный вид, утраченный на то краткое мгновение, когда вся жизнь сосредоточилась на объекте вашей любви: они вновь становятся знаком отверженности. Если каждый встреченный человек – это новый мир, который может раскрыться перед нами, то последняя любовь знаменует конец всех возможных миров. Тот, кто бросает нас, принимает облик непоправимого. Вы наивно полагаете, что можете играть с судьбой, что вас еще ждут чувственные потрясения. Но возраст берет свое, и вам не удастся избегнуть общей участи. Вам уже не доведется ощутить эти головокружительные перепады между высшей степенью чувственного наслаждения и высшей степенью стыдливости. Нужно попрощаться со всем, что составляет главную ценность жизни: с напряженным ожиданием, слезами и улыбками, сладкими судорогами, любовным пылом и даже отчаянием. Горячие угли становятся золой.

Целомудренный, нежный и чувственный

Перейти на страницу:

Похожие книги

Неразумная обезьяна. Почему мы верим в дезинформацию, теории заговора и пропаганду
Неразумная обезьяна. Почему мы верим в дезинформацию, теории заговора и пропаганду

Дэвид Роберт Граймс – ирландский физик, получивший образование в Дублине и Оксфорде. Его профессиональная деятельность в основном связана с медицинской физикой, в частности – с исследованиями рака. Однако известность Граймсу принесла его борьба с лженаукой: в своих полемических статьях на страницах The Irish Times, The Guardian и других изданий он разоблачает шарлатанов, которые пользуются беспомощностью больных людей, чтобы, суля выздоровление, выкачивать из них деньги. В "Неразумной обезьяне" автор собрал воедино свои многочисленные аргументированные возражения, которые могут пригодиться в спорах с адептами гомеопатии, сторонниками теории "плоской Земли", теми, кто верит, что микроволновки и мобильники убивают мозг, и прочими сторонниками всемирных заговоров.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Дэвид Роберт Граймс

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература
Вторжение жизни. Теория как тайная автобиография
Вторжение жизни. Теория как тайная автобиография

Если к классическому габитусу философа традиционно принадлежала сдержанность в демонстрации собственной частной сферы, то в XX веке отношение философов и вообще теоретиков к взаимосвязи публичного и приватного, к своей частной жизни, к жанру автобиографии стало более осмысленным и разнообразным. Данная книга показывает это разнообразие на примере 25 видных теоретиков XX века и исследует не столько соотношение теории с частным существованием каждого из авторов, сколько ее взаимодействие с их представлениями об автобиографии. В книге предложен интересный подход к интеллектуальной истории XX века, который будет полезен и специалисту, и студенту, и просто любознательному читателю.

Венсан Кауфманн , Дитер Томэ , Ульрих Шмид

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Языкознание / Образование и наука
Сталин и Рузвельт. Великое партнерство
Сталин и Рузвельт. Великое партнерство

Эта книга – наиболее полное на сегодняшний день исследование взаимоотношений двух ключевых персоналий Второй мировой войны – И.В. Сталина и президента США Ф.Д. Рузвельта. Она о том, как принимались стратегические решения глобального масштаба. О том, как два неординарных человека, преодолев предрассудки, сумели изменить ход всей человеческой истории.Среди многих открытий автора – ранее неизвестные подробности бесед двух мировых лидеров «на полях» Тегеранской и Ялтинской конференций. В этих беседах и в личной переписке, фрагменты которой приводит С. Батлер, Сталин и Рузвельт обсуждали послевоенное устройство мира, кардинально отличающееся от привычного нам теперь. Оно вполне могло бы стать реальностью, если бы не безвременная кончина американского президента. Не обошла вниманием С. Батлер и непростые взаимоотношения двух лидеров с третьим участником «Большой тройки» – премьер-министром Великобритании У. Черчиллем.

Сьюзен Батлер

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / История / Образование и наука