Недолговечная вечность. Философия долголетия

Существует разница между тем, кто использует сложившиеся обстоятельства, чтобы поспешно принять верное решение, и простым приспособленцем, который подлаживается под ситуацию – как щепочка, плывущая по течению реки. Вот важный вопрос, терзающий неугомонного активиста: не упускаю ли я что-нибудь? стоит ли мне сейчас же выйти на улицу и бродить всю ночь, чтобы не прозевать шанс, который может подвернуться? Даже смерть подчиняется этой логике: нужно уметь выбрать для своего ухода подходящий момент – не слишком рано, но и не слишком поздно. Горе тому, кто умирает во время значительных исторических событий или одновременно с другой знаменитостью – например, с какой-нибудь поп-звездой. Его смерть останется незамеченной. Жан Кокто умер в одно время с дружившей с ним Эдит Пиаф, писатель Жан Д’Ормессон ушел в мир иной за 24 часа до кончины Джонни Холлидея, которому были устроены пышные государственные похороны, американская актриса Фэрра Фосетт скончалась в один день с Майклом Джексоном, и ее смерть была сметена вихрем этого события планетарного масштаба. Наперекор часто звучащему утверждению Безносая вовсе не уравнивает всех: в ней много снобизма, и она зависима от случая и общественного мнения.

Среди наречий, задающих ритм нашей жизни, особенно выделяются два близких по воздействию слова: уже и еще. Для тех, кто старше, уже означает собой статистическую аномалию, преждевременное созревание, вызывающее раздражение у окружающих: он уже поступил в университет? уже стал врачом? в 20 лет уже получил диплом? уже женился? уже стал отцом? (Каково будет наше изумление, когда в больнице нас станет обследовать врач одного возраста с нашим ребенком.) Едва выйдя из подросткового возраста, уже иметь богатую биографию и мировую известность, быть блогером, инфлюенсером, инстаграммером, звездой ютьюба? Преждевременное созревание – это патология наравне со старческим слабоумием: ребенок не должен играть в ученую обезьяну, молодой человек не должен прикидываться зрелым мужчиной, а старик – таскаться с погремушками, точно престарелый младенец, пытаясь выглядеть как подросток. Мы не должны, с одной стороны, мчаться во весь опор с риском проскочить отдельные этапы, а с другой – пытаться двигаться вспять, впадая в детство.

Еще знаменует раздражение, хронологическую аномалию: как, он еще путешествует, он еще активен, он все еще двигается без труда и хорошо видит? Он по-прежнему развлекается до поздней ночи, все еще хвастается своими приключениями? Если уже означает наличие у молодых людей редких способностей, то еще – знак тягостной для других стойкости, это слово хочет прежде всего выразить: «по-прежнему там, по-прежнему в строю». В нем может скрываться и сдержанная мольба: «еще только раз, самый последний» – говорит умирающий, умоляя, чтобы его вернули к жизни. Еще одна последняя поездка к морю, последний раз полюбоваться красотами природы или шедеврами искусства. Еще один, последний танец, прежде чем упадет занавес нашей жизни. Еще одну жизнь напоследок!

На пустой странице твоих будущих жизней [135]

В книге X диалога «Государство», в мифе о загробных воздаяниях, Платон описывает, как один молодой человек по имени Эр, найдя смерть на поле битвы, в момент погребения оживает на костре и рассказывает о своем пребывании в царстве мертвых. В этом бесплотном мире душам предлагается возродиться для смертной жизни, которая определяется жребием, в соответствии с заслугами и провинностями в прежнем существовании. Число новых жизней, среди которых также жизни животных, превосходит число претендующих на них душ: это и жизни тиранов, и жизни богачей и бедняков, но большинство душ в растерянности выбирают новую жизнь, опираясь на опыт счастья или несчастья в жизни прежней, а иные предпочитают воплотиться в виде лебедя, соловья или орла. «Души разных зверей точно так же переходили в людей и друг в друга, несправедливые в диких, а справедливые в кротких – словом, происходили всевозможные смешения»[136]. После этого души проходят под престолом Ананке, богини необходимости, пьют воду из реки Амелет (реки избавления от забот) на равнине Леты, теряя память о том, что с ними произошло, и, наконец, возвращаются на землю.

Поэтому мудрецы у Платона практикуют анамнез, или припоминание, другими словами – реминисценцию давнишних мыслей и идей: мы не постигаем ничего нового, мы вспоминаем, вытаскиваем из закоулков нашей памяти древнее знание, забытое нами при переходе через равнину Леты. Вновь овладеть этим утраченным знанием – задача философа, знаменующая его постепенный выход из пещеры невежества. Марсель Пруст снова обратится к этой идее, сравнивая воскресение души после смерти с «феноменом памяти»[137]. Прежние жизни проносятся в нашей памяти, вызванные магией того или иного ощущения. Сам Пруст по оплошности воскресил многих своих героев, умерших в ходе повествования, – они появились живыми и здоровыми в следующих частях романа. Он не хотел расставаться с героями, населявшими его произведения[138].