Читаем Недолговечная вечность. Философия долголетия полностью

И все-таки болезнь, какой бы она ни была, даже жалкий насморк, – это больше, чем неприятность. Это событие, новый жизненный поворот, когда каждый выступает и жертвой, и выгодоприобретателем. Находиться во власти собственных кишок, бронхов или суставов – значит получить прекрасный урок смирения. Мы «подхватываем» болезнь, она зарождается где-то в глубинах нашего организма, а потом грозит лишить нас в случае осложнений себя самих. Боль – это воспитательный метод, при котором быстро умнеют и взрослеют, – при условии, что преодолевают ее. Она поражает нас, заставляет проснуться, идентифицирует, приписывает к определенной категории: больные сердечными или легочными заболеваниями, страдающие артритом, склерозом или ревматизмом, люди с повышенным давлением или уровнем холестерина; и это наше состояние мы разделяем с тысячами других, нам подобных. Мы собираемся в группы застигнутых одним и тем же недугом: мы обмениваемся признаниями, советами, мы уже чувствуем себя не такими одинокими в нашей беде. Вот почему каждое общество, каждая культура присваивает себе наши хвори, вкладывая в них разный смысл. Любое нарушение здоровья заставляет изобретать нужный ответ: то, что одних сражает наповал, других горячит и будоражит. Именно поэтому романтизм возвел всякую патологию в ранг прелюдии, необходимой для вдохновения: сифилис у Бодлера и Мопассана, эпилепсия у Достоевского, астма у Пруста, меланхолия у Руссо и Кафки, рак у Фрица Цорна.

Заболевание туберкулезом дало повод к созданию значительных литературных произведений: например, Томас Манн в «Волшебной горе» описал санаторий «Бергхоф» в Давосе как место отдыха и веселья, очаровавшее своей атмосферой молодого Ганса Касторпа, приезжавшего туда незадолго до войны 1914 года навестить двоюродного брата. Его завораживают и место, и люди, встреченные им в санатории, он влюбляется в молодую женщину по имени Клавдия Шоша и наконец решает остаться там, наверху, подчиняясь «принципу безрассудства, гениальному принципу болезни». Он уверен, что больные туберкулезом обладают особенно высоким уровнем интеллекта, до которого далеко людям равнины – тем, кто живет в низменной местности. Когда же в конце концов он снова спустится на равнину после выздоровления, ему придется окунуться в кровавое безумие Первой мировой войны, которую развязали, по сути, «здоровые» человеческие массы. Другими словами, «чтобы обрести совершенное здоровье, следует вначале пройти через серьезный опыт болезни и смерти – так же как познание греха является первым условием искупления» (Томас Манн). Здоровые люди – это больные, не знающие самих себя, тогда как пациенты уже пробудились для высшего знания, которое делает их выздоровление немыслимым. Граница между нормой и патологией размыта. А вот философ и теолог Франц фон Баадер (1765–1841) вслед за немецким мистиком и теософом Якобом Бёме (1575–1624), сапожником по профессии, утверждал, что болезнь – свидетельство неверного распределения жизненной энергии, при котором жизнь оборачивается против себя самой и пожирает себя со всей своей кипучей энергией.

Помимо этих рассуждений, болезнь – не столько падающий именно на вас роковой или благоприятный выбор, сколько напасть, обусловленная чисто статистически. Каждый из нас в течение жизни неизбежно рискует стать жертвой той или иной болезни, и риск этот с годами возрастает. Никакой несправедливости, простая вероятность: болезни – это плата за долголетие. Некоторые из них оберегают вас от еще худших бед, то есть служат своего рода брандмауэром: одолевая вас снова и снова, они, возможно, позволяют вам избежать других напастий. Мы не излечиваемся до конца от наших болезней, мы к ним приноравливаемся, они остаются в нас навсегда. Иные из них выступают как ширма, которая сбивает с толку диагностов и скрывает более серьезные патологии, незаметно и тихо развивающиеся в наших органах и исподволь их разрушающие. Известна поговорка: если после пятидесяти у вас по утрам ничего не болит – значит, вы уже умерли. Боль свидетельствует о том, что мы живы. Это наш организм скрипит, возмущается и протестует. В этом смысле все мы – «эмпирические медики» (Лейбниц), врачующие сами себя и чутко следящие за знаками улучшения или ухудшения в своем теле. Многие из нас, несмотря на возраст, упорствуют в желании пить, кутить и прожигать жизнь, не задумываясь о последствиях. Другие же тщательно берегут себя – подобно тем старым рокерам, которые внезапно переходят с кокаина на зеленый чай, с виски на минеральную воду. Отдельные знаменитости – певцы или гитаристы, морщинистые пуще коры какой-нибудь секвойи, уцелевшие после всех оргий и передозов, похожи на памятники под угрозой разрушения, которые не восстановит ни одна благотворительная подписка.

Иерархия болезней

Перейти на страницу:

Похожие книги

Неразумная обезьяна. Почему мы верим в дезинформацию, теории заговора и пропаганду
Неразумная обезьяна. Почему мы верим в дезинформацию, теории заговора и пропаганду

Дэвид Роберт Граймс – ирландский физик, получивший образование в Дублине и Оксфорде. Его профессиональная деятельность в основном связана с медицинской физикой, в частности – с исследованиями рака. Однако известность Граймсу принесла его борьба с лженаукой: в своих полемических статьях на страницах The Irish Times, The Guardian и других изданий он разоблачает шарлатанов, которые пользуются беспомощностью больных людей, чтобы, суля выздоровление, выкачивать из них деньги. В "Неразумной обезьяне" автор собрал воедино свои многочисленные аргументированные возражения, которые могут пригодиться в спорах с адептами гомеопатии, сторонниками теории "плоской Земли", теми, кто верит, что микроволновки и мобильники убивают мозг, и прочими сторонниками всемирных заговоров.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Дэвид Роберт Граймс

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература
Вторжение жизни. Теория как тайная автобиография
Вторжение жизни. Теория как тайная автобиография

Если к классическому габитусу философа традиционно принадлежала сдержанность в демонстрации собственной частной сферы, то в XX веке отношение философов и вообще теоретиков к взаимосвязи публичного и приватного, к своей частной жизни, к жанру автобиографии стало более осмысленным и разнообразным. Данная книга показывает это разнообразие на примере 25 видных теоретиков XX века и исследует не столько соотношение теории с частным существованием каждого из авторов, сколько ее взаимодействие с их представлениями об автобиографии. В книге предложен интересный подход к интеллектуальной истории XX века, который будет полезен и специалисту, и студенту, и просто любознательному читателю.

Венсан Кауфманн , Дитер Томэ , Ульрих Шмид

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Языкознание / Образование и наука
Сталин и Рузвельт. Великое партнерство
Сталин и Рузвельт. Великое партнерство

Эта книга – наиболее полное на сегодняшний день исследование взаимоотношений двух ключевых персоналий Второй мировой войны – И.В. Сталина и президента США Ф.Д. Рузвельта. Она о том, как принимались стратегические решения глобального масштаба. О том, как два неординарных человека, преодолев предрассудки, сумели изменить ход всей человеческой истории.Среди многих открытий автора – ранее неизвестные подробности бесед двух мировых лидеров «на полях» Тегеранской и Ялтинской конференций. В этих беседах и в личной переписке, фрагменты которой приводит С. Батлер, Сталин и Рузвельт обсуждали послевоенное устройство мира, кардинально отличающееся от привычного нам теперь. Оно вполне могло бы стать реальностью, если бы не безвременная кончина американского президента. Не обошла вниманием С. Батлер и непростые взаимоотношения двух лидеров с третьим участником «Большой тройки» – премьер-министром Великобритании У. Черчиллем.

Сьюзен Батлер

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / История / Образование и наука