Недометанный стог (рассказы и повести)

Днем он увидел всех обитателей дома. Иона, мужчина здоровенный, примерно одних с Чановым лет, по каким-то делам ушел в лес, прихватил ружье и топор. Старик большую часть дня просидел на лавочке у крыльца. Был он совершенно сед и страшноват: без одного глаза, резкий шрам стягивал часть лица, на подбородке кустилась довольно беспорядочная бороденка. И ноги у него почти совсем не ходили. Передвигался он на костылях, выбрасывая сразу обе ноги вперед, ставил их, держа вместе, на землю, а затем опять выставлял перед собой костыли.

Чанов вычистил рыбу, бросил отходы курам. Преподнес рыбу Нюрке. Она приняла без особой благодарности, пригласила поужинать. Чанов отказываться не стал.

Ели молча, без разговоров. Нюрка ела с явным удовольствием, старик хлебал мало и неохотно. Нюрка несколько раз бросала на него искоса быстрые взгляды. Иона ел много, но словно бы стеснялся кого-то. Может, стеснялся гостя.

Перед сном покурили с Ионой на лавочке. Чанов все пытался разговорить этого крепкого и угловатого мужика, но он отвечал односложно, будто по принуждению. Правда, договорились все же порыбачить вместе и в лес сходить. Иона пообещал показать на реке добрые места, а на ручьях в лесу бобровые хатки.

В доме помимо большой кухни было две комнаты. Чанову постелили в передней из них. Тут же спал Иона. Все улеглись и быстро успокоились.

Посреди недолгой белой ночи Чанов проснулся от каких-то странных звуков. Кто-то бормотал и даже вскрикивал в соседней комнате. Чанов понял, что старик. Слышался быстрый-быстрый, но неразборчивый говор. Поднялась и ходила на кухню Нюрка. Чем-то поила старика.

Потом она начала говорить и приговаривать, чуть ли не напевать. Голос у нее был мягкий, ласковый, совсем не такой, каким она разговаривала с Чановым и с Ионой днем. Словно ребенка укачивала. А старик все всхлипывал и вскрикивал.

Огня не зажигали, но и так в окна просачивался рассвет, все почти было видно. Чанов решил встать: у него в рюкзаке имелись кое-какие лекарства. И валидол был. Встать, пойти и помочь. Или посоветовать что.

Он уже начал подниматься, но увидел, что не спит и Иона. И пристально смотрит на него. Только Чанов приподнялся, Иона предупреждающе замаячил рукой и сердитым, как показалось Чанову, шепотом проговорил:

— Лежите, лежите!

— Но там же… — начал Чанов тоже шепотом, показывая на соседнюю комнату.

Но Иона повторил тоном совершенного приказа:

— Лежите! Спите. Припадок у него.

«Вот еще и припадочный», — подумал Чанов, но счел за лучшее послушаться. Лежал, слушая бормотанье старика и Нюркины колыбельные уговаривания. Иона закрыл глаза и сделал вид, что спит. Незаметно уснул и Чанов. Да и проспал утреннюю зорю.

Завтракали опять все вместе, опять молча. О ночном происшествии не было сказано ни слова. «Ну и семейка!» — с некоторой неприязнью подумал Чанов.

Но только он вышел на воздух, только увидел Ляндому всю в утреннем парке… И солнце, и лес… И услышал птиц, и задышал полной грудью… Все отлетело, вся беспокойная ночь. Так живо представился предстоящий день отдыха, что, умываясь в реке, он даже загоготал на всю округу:

— Ого-го-го-о-о!

И сконфуженно оглянулся: не слышат ли обитатели дома?

Днем он постарался выполнить всю свою «программу». Купался и загорал. Развел костер на другом берегу, сварил уху. Делал ее истово, по всем рыбацким правилам. И, прихлебывая задымленный навар, все поглядывал на донки да по берегам, по красивейшим диковатым местам. И говорил себе — отпуск удался.

Уже к вечеру приплыл на другой лодке Иона. Посидели вместе, покурили. На той стороне вышел из дома старик — первый раз за день. Постоял, опершись на костыли, примостился на бревно, глядя на воду. Отсюда, освещенный солнцем, он был отлично виден с его шрамами и неорганизованной бороденкой. Чанов вдруг неизвестно почему сказал:

— Вы бы хоть побрили его, что ли.

— Нельзя, — вздохнув, ответил Иона. — Больно уж вид у него внизу лица нехороший.

Чанов решился на расспросы:

— А кем он Нюрке-то приходится?

— Как это кем? — Иона изумленно посмотрел на Чанова своими простецкими серыми глазами под широченными, почти сросшимися вплотную бровями. — Мужем. Кем же еще?

«А ты-то, выходит, тогда кто же?» — подумал Чанов.

Зазвенел колокольчик на донке. Чанов подбежал и с удовольствием вывел крупного подлещика. Запыхался. Отдышавшись, проговорил:

— И клев тут у вас! И погода вот хорошая, а с ним припадок… Ну ладно бы к дождю.

— Да это не из-за погоды, — покряхтев, хмуро сказал Иона. — Это из-за вас.

— Из-за меня? — совершенно поразился Чанов.

— Ну да, — глядя в сторону, медленно начал объяснять Иона. — Он, понимаете ли, не совсем в себе. Иногда все-все понимает, а иногда… — Он махнул рукой. — Мы ведь из-за этого и сюда-то уехали, — вдруг разговорился он. — Мы из одной деревни. Вместе и подрастали. А он в деревне совсем жить не смог. И вообще от нового человека ему плохо. Нервничает, припадки. Вот сплавщики приезжают, шумный народ, а он ничего. Улыбается даже. А иногда найдет, накатит… Особенно когда новый да городской человек.