Недостающее звено

С учетом, что до тренировки еще у меня было времени достаточно, я разогрел себе картошки с тушенкой, белого хлеба не было, и я отрезал горбушку от куриного. На почте кучи старых журналов навалом громоздились на столе. Я хотел купить старый номер журнала «Крокодил», но мне отказали в продаже, там была своя схема – покупаешь новый, старый бесплатно. Сейчас я перед собой положил номер 21 за октябрь 1967-го года, того самого, триумфального года большого революционного месяца октября. Того самого года, когда закрыли библиотеку и открыли Дворец спорта, куда мы с Барабанщиком пошли записываться на бокс. В сатире, надо признаться, я был не силен, и вот сейчас, глядя на обложку этого журнала, я не мог понять, к кому же она обращена, эта сатира? Картина была во всю страницу, и на ней было несколько персонажей – честных тружеников, самый главный из которых был, конечно же, монтажник-высотник. Он в руках держал газету, где крупным шрифтом была написана новость, которую он показывал сталевару в защитном шлеме. Еще была женщина, которая тоже заглядывала в текст, по виду она похожа была на доярку, а может на ткачиху. А рядом были бабушка с дедушкой. Дедушка, надо сказать, сильно смахивал на главного персонажа известного фильма, который назывался «Сказка о потерянном времени», снятого по произведению Евгения Шварца. Того самого дедушку сыграл Олег Ануфриев. Может быть, они были похожи, потому что этот дедушка тоже был в красном галстуке? Так вот, на развороте газеты «Правда» они все читали сказанное черным по белому: «Снизить на пять лет возраст, дающий право выхода на пенсию». Если журнал «Крокодил» сатирический, то против кого направлена эта сатира? А если это юмор, то каким боком тогда «Правда», может это идеологический юмор, особого «нашенского» покроя? Обложка второго журнала сего месяца и сего года была культурно-ненавистнической. На втором плане была картина 1897-го года, исполненная русским художником-передвижником Богдановым-Бельским, и называлась она «У дверей школы». У той самой двери, со спины, был изображен подросток, подстриженный под горшок, в обмотках и лаптях. Он был в совершенном рванье, с сумой и посохом. А на переднем плане были изображены уже современные две особи, вроде как разного пола. Они жадно и с явной завистью рассматривали этого мальчика в рванье у школьной двери, видимо, опоздавшего на урок. Тот из них, который был, предположительно, сильного пола, – высокий, худой, блондинистый, с длинными волосами до лопаток, в оборванной сиреневой кофточке, в широченных, расклешенных джинсах, которые держались на черном ремне с широкой прямоугольной пряжкой и были в заплатках разного цвета. За спиной у него висела торба из голубой джинсы, тоже в заплатках, преимущественно желтых и не имеющих четкой геометрии. Слева, полуприжавшись к нему, стояла та, что зовется слабым полом. Она была округлой, сиськастой и бедрастой, с редкими и короткими, но при этом грязно-торчащими волосиками цвета грязного чугуна. Была она в джинсовой голубой кепке и здоровых коричневых очках с ярко-желтыми ободами под цвет маечки, с большой, опять же, джинсовой заплаткой на животе. Юбка на ней была тоже джинсовая, вся как бы по низам покусанная, и такой длины, что представлялось, что дама без трусов. В руке она держала тряпичную сумку, которая на длинной веревке болталась по земле. А на ногах – шлепанцы с обмотками до самых колен, на манер греческих нимф. Они смотрели на картину с явным сожалением, что таких шмоток, как у этого, опоздавшего на урок, уже не найти. Так вот, обложка этого номера – моего современника, сатирически очень даже была понятна, она была направлена против нищенства. И звучало все верно: если имеешь желание стать нищим – становись, нищим можно стать всегда. Если уж нищета загуляет, то лохмотья обязательно затрясутся, и это будет справедливо. Вот в таких разглядках я прикончил картошку и, запив ее горячим чаем, стал дожидаться, пока все внутри уляжется, чтобы идти во Дворец спорта – главную городскую штаб-квартиру ДНД. И там хотя бы сбоку поприсутствовать на представлении театра сатиры.