Недостающее звено

Дома у мамы была гостья – ее старая подруга, которая когда-то работала билетером. Это было тогда, когда еще был клуб, и была библиотека. Она была прямо сражена, как я возмужал и вырос. Конечно, если она меня видела последний раз, когда пропускала без билета на «Стряпуху». Они с мамой кроили что-то. Им было интересно вдвоем. Я намеревался попить чаю, а когда им показал лимоны, они дружно ко мне присоединились. А еще у нас оказалось чуть-чуть икры, вот этого чуть-чуть нам и хватило на три бутерброда, полакомиться. Она мне сказала, что жива эта замечательная библиотекарь, и что она так же верна своей профессии, и где-то по этой профессии работает, но где – она не знала. Но, наверное, я бы все равно ее не навестил, потому что то время уже не вернешь, а в этом времени мне ей и сказать-то было нечего. И, наверное, это было справедливо.

Понедельник был замечателен тем, что с утра ничем не напрягал. Все оставалось в том же русле, ночью чуть подмораживало, а днем отпускало. Градус наклона забора вроде и не изменился. Я хоть и проснулся вялым, быстро все наверстал в утренней пробежке и тренировке. Сегодня вечером у моих пацанов первое занятие с новым тренером в Доме пионеров. Об этом я думал, как о чем-то свершившемся и доведенном до конца. Вот так бы мне и с забором решить.

Сегодня в 14 часов идти в школу. Если меня там сразу признают, то пацану будет только хуже, но уж если нет, я постараюсь быть максимально убедительным. С первого класса в школе ты попадал в коллектив, и сначала этот коллектив октябрятский, и он – в звездочке, где у тебя уже есть секретарь. Потом – пионерский, в который сначала принимали лучших октябрят, а потом и всех остальных. Ну а в коллектив тоже пытались принимать всех, но это не всегда поощрялось, а там уже были секретари «убежденные», не «нашенские», они выплывали из октябрятских и пионерских секретарей. В школе еще был педагогический коллектив, которым руководил тоже секретарь партийной первичной ячейки. В общем, школа вместе с учениками и учителями была политико-идеологическим интернатом. Хорошие были школы, только ты должен был вырасти в ней именно таким, каким хотелось коллективу, и, похоже, наш «керосинщик» где-то не пришелся в своем пионерском коллективе, и верно потому теперь и гоним. Не все хотели быть производными от коллектива, некоторые пытались сами грести. Когда меня все-таки взяли учиться в 8-й класс, с условием, что я после этого пропаду из школы, я понял, что если уже взяли, то просто так не выгонят, и в школьных сочинениях писал не то, что от меня ждали, а то, что сам считал нужным. И моих родителей уже в школу не вызывали, куда-то эти сочинения просто прятали, а в журнале ставили тройки. Привлечь восьмиклассника по политической статье было архисложно, как и объявить сумасшедшим. Так вот я и добрался до своего аттестата за 8-й класс. Если не хочешь быть как Павлик Морозов, то кому ты нужен?

А сегодня мне придется показывать бумажку с печатью, что я являюсь членом коллектива ДНД города, причем активным, и мне доверили на общественных началах помогать школе в воспитании этого мальчика. Для меня это был трудный, но необходимый шаг в стенах этой школы, шаг, для меня самого тошнотворный. Но стоило бороться за судьбу маленького человечка, который, шагнув в смрадную жижу, леденящую помойку, с факелом в руке, утонул, но факел не погасил. Ибо этот факел и был его сердцем, как у Данко, который ценой собственной жизни спас людей и был описан замечательным писателем М. Горьким. Тем Горьким, который все знал о барачных резервациях, правда, другого века. И очень жаль, что он все же уверовал в диктатуру пролетариата и ее созидательную роль и пошел служить ей. Наверное, тогда это было справедливо.

Так вот, уже давно было понятно, что коллектив не может вырастить героя, да и воспитывать их никто не хотел. Хотели выковывать секретарей. А Родина моя ох, как нуждалась в героях.

Дорога до школы мне была очень хорошо знакома. Она начиналась, опять же, от главного штаба ДНД города, только теперь – в другую сторону. Через мостик малой «Нефтянки», которая впадала в главную «Нефтянку». Эта речка была полтора метра шириной, и когда нас, еще дошкольников, не отпускали далеко от дома, мы ходили вдоль ее извилистого русла, заглядывали в бегущую водичку, и каждый высматривал там рыбку. И кое-кто, конечно, ее там видел, только рассказы об этом были не очень-то убедительны. А весной на этих берегах рос лопух. Мы-то по-детски были уверены, что у грязной воды лопух не растет, наверное, когда-то из этой земли били чистые родники, только все они, впадая в помойку, ей и становились. Чистое, смешиваясь с грязным, не очищает его, а лишь само становится грязным. И, наверное, это справедливо.

Сегодня я шел той дорогой, по которой носил домой дневник, красным карандашом весь исписанный замечаниями. Даже за самые отличные ответы мне уже никто не ставил пятерок: видимо, репутация моя и знания школьной программы вместе не уживались, так что пятерки мне просто стеснялись ставить.