Мне было приятно от такого привета. В свою очередь, я доложил, что завтра улетаю на сборы. Мы уже тепло попрощались, когда я, выходя из его каморки, запнулся о мешок с чем-то. Он стоял прямо в дверях. Физрук скривился и каким-то совсем уж жалобным голосом обратился ко мне за помощью. Оказалось, что вчера его с группой студентов отправили работать в местный совхоз. Совхоз был подшефный, и студентов часто использовали в личных целях. Там надо было собирать горох для заготовки силоса. Но то ли у тех машина сломалась, то ли машинист был сильно помят и поломан горячительными напитками, но работа не состоялась. А ему все-таки подсунули этот мешок гороха, и он взял, думая, что в столовой студентам супа наварят. А тут его подняли на смех, горох-то был кормовой.
– А ты, милок, рассказывал, что у тебя дома есть куры. Забери мешок, пожалуйста.
Я заглянул в мешок, там был не по-осеннему ярко-зеленый горох. Он был частично в кожуре, но для курей это была ошеломляющая халва. Мешок, навскидку, весил не меньше 30-ти килограммов. Довезти его было не на чем, но вид у физрука был такой грустный, что я взвалил мешок на плечо и отправился в сторону своего курятника, представляя, какая я приманка для всех ревнителей социалистической собственности, простых участковых и, конечно, «нашенских» дружинников. Вот так, с торбой на спине, и пошел домой, пройдя центр окольными путями и передохнув только разок, на мари, на виду у всего своего околотка. Я знал, что такому подарку не столько куры будут рады, сколько мама, ведь если мешать эту зелень с хлебом или перловой кашей, такое блюдо долго продержится в меню. Дома я не смог удержаться от искушения, набрал в тарелку горох и пошел в курятник. Ошалевшие куры налетели, ни одной горошинки не укатилось, а пустой зеленый стручок я бросил в щель секретарям. Стручок мигом исчез, и весь подпольный коллектив пришел в движение, вероятно в честной дележке сюрприза.
Маму я увидел в окно. Она стояла у калитки и смотрела в сторону падающего забора. Мы с ней ясно понимали, что, как только он свалится, исчезнет то крохотное личное пространство, в котором мы жили. Мы сразу вдруг станем частью общего грязного проулка. Она ходила, как мне думалось, в магазин, ну и, конечно, загрузилась в том числе и хлебом, и крупой. Мама собиралась приготовить мне пирожков в дорогу на завтра. Надо было видеть ее радость по поводу гороха. Она смотрела его на свет, нюхала и даже кусала. Действительно, его зеленый изумрудный свет будто пришел к нам в гости из лета. Потом она завела тесто, и пока оно подходило, все рассказывала, как они с подружками хорошо посидели. О чем женщинам говорить, когда встречаются? Конечно же, о детях. Вот мама мне сейчас и порассказала о той моей, еще барачной, компании, то есть дошкольной.
– Так вот, твой друг Петруха получил три года. Он работал то ли слесарем, то ли токарем на заводе, и делал там финки для бандитов. А погорел на том, что воровал с автомобилей красные стекла со стоп-сигналов. Они ему нужны были для наборной ручки. Вот так и спалился Петруха.
Надо сказать, что из всей той компании я был самый младший, кроме нашей общей «сестренки» Танюшки, которая была и меня младше, но нигде от нас не отставала.
– Так вот, она родила ребеночка, живет где-то в вахтовом поселке, с мужчиной, тот вроде хороший, только пьющий и побивает ее. А Лавруху в армию так и не взяли из-за того, что у него родился третий ребенок, а сам он работает сцепщиком на узкоколейке, вроде как неплохо зарабатывает.