Недостающее звено

Закипел чайник, я в маленькой кружке очень крепко заварил, и когда заварка настоялась, вылил ее в тот же дареный термос, бросил туда два кусочка лимона и все залил кипятком, закрутил крышку. Пока я это делал, пару раз вдохнул чудесный аромат. Сунул термос в сумку вместе с пакетом пирожков. Вот, вроде, и готов. Не удержался, все же налил себе отдельно чайку, да с лимончиком и двумя пирожками. Попотчевался. Это было предсказуемо, что не удержусь. Из окошка увидел, как почтальон бросил в ящик газетку, хотелось выйти, забрать, но передумал, что-то не хотелось получить партию местных новостей про героев, антигероев и общий политический курс. А вот что захотелось послушать – это да. У нас между сервантом и кадкой с фикусом был старый, расшатанный табурет, на нем стояла радиола «Урал-57». Когда в 1962 году о телевизорах еще и не ведали, я включал радиолу, она изнутри подсвечивалась загадочно-зеленым глазом. Я крутил ручку настройки и, сидя на корточках, слушал, что творится в мире. В тот год на всех волнах говорили одно и то же: про какое-то «ягодное» оружие. И только потом мне стало понятно, что это ядерное оружие. Карибский кризис. А еще тут был проигрыватель пластинок, обычных и долгоиграющих. Сейчас я достал из пожелтевшего же конверта пластинку фирмы «Мелодия» и запустил, после художественных скрипов полилась мелодия вальса «На сопках Маньчжурии». А потом запел Трошин «Подмосковные вечера».

Пришло время выходить. Последний раз обреченно глянув на свой больной забор, я пошел наверх, к баракам. Вроде и не спешил, а получалось, что иду быстро, уже оформилась привычка к быстрому шагу, переходящему на бег. А вот у школьного забора шла работа, стоял трактор, когда-то он был голубенький, и два человека заканчивали монтаж трех новых пролетов. Где-то посчитали, что ремонтировать забор не надо, лучше поменять на новый. Так и было: новый уже стоял и отсвечивал свежей рейкой, а старый, тоже ровный, но не такой блестящий, валялся на земле. У трактора стоял тот самый мой детский приятель, который оказался дядей Булата. Он приветливо поздоровался и спросил:

– Что, едешь соревноваться?

– Я кивнул. Он еще о чем-то хотел спросить, но не стал, лишь сказал отчетливо вслед:

– Все у тебя будет хорошо.

И это прозвучало в бодрой октаве.

Автобус пришлось подождать минут десять, мимо громыхали трубовозы и вахтовки. Он появился как-то неожиданно и сразу. Народу было достаточно, я показал свой билет и сел в кресло кондуктора прямо около водителя. Народ был разный, двое даже в фуражках летчиков гражданской авиации.

По приезду все перебрались в зал ожидания, взвешиваться и регистрироваться. А если это уже все работало, значит, самолет сел и собирается в обратный путь. Я все быстро проделал, без сопровождающих получалось лучше. Оставалось ждать, пока попросят в автобус, что прятался в загоне. И тут, вдруг, – явление. В дверях появились оба «керосинщика», а я подумал: хорошо, что они собаку не взяли. У мелкого в руках был белый узелок. Как они сюда добрались и как будут выбираться, было непонятно. Они сказали, что приехали меня проводить, а узелок передала мама, сели по обе стороны от меня и стали болтать ногами. Они были явно довольны своей причастностью ко всему происходящему. Я лишь успел напомнить им про обещание хорошо учиться, как заскрежетал громкоговоритель – объявление о посадке. Я с пацанами по-мужски за руку попрощался и отправился в автобус, к которому с других сторон подходы были зарешечены. Автобус был вне видимости, как бы в норе, даже в другом измерении. Дверь с нашей стороны с жутким скрипом отворилась, и мы стали заходить в этот автобус.

Бело-голубой «слоник» стоял, чуть подогнув крылья, в ожидании. Его чрево быстро заполнилось людьми, входить внутрь старались как-то тише, а двигаться осознанно и размеренно. Мое место было у окна, рядом сел лысый крепкий очкарик и тут же углубился в чтиво в дешевом переплете, но мне с первого взгляда стало понятно, что он читает «Один день Ивана Денисовича». Вот тебе и сосед достался. За окном загудел винт, потом второй. Самолет затопал по бетонным стыкам, напрягся и прыгнул вверх. Уже через несколько минут внизу открылось все великолепие лиственного леса, который в это время был осыпан чистым золотом, где, конечно, были и поздние грибы, и медвежьи семьи.

Через час сосед перевернул последнюю страницу и положил книжку на колени, но названием вниз, потом откинулся и сделал вид, что заснул, хотя его пальцы чуть-чуть барабанили по задней обложке книги, видимо, мужика обуревали мысли, чтиво-то непростое. Он вроде как проснулся и опять начал читать где-то с середины, а я уставился через стекло в серую муть облаков. Минут через двадцать туман стал клочьями расходиться и проглянула земля. За 1000 километров от взлета природа была совсем иная, уже не совсем осенняя, но еще и не зимняя. Золотого купола не было, все было серое, и там, похоже, шел дождь. Самолет рывком нырнул вниз и, быстро найдя точку опоры, заскакал по бетону. Сосед проснулся, в этот раз он, похоже, точно спал.