Нашего «слоника» долго тащили на задворки своего зоосада. Как только остановился, к нему подкатила «Волга», опять же цвета черного. Застучали двери, «Волгу» начали грузить. В ее багажнике все не поместилось, мешки стали тарить в заднюю дверь автомобиля. Ведру, которое угадывалось даже в мешке, из-за своей наполненности свежей кетовой икоркой, место, конечно, было на пассажирском сиденье. А уж осетрина с лебедями, будучи в заморозке, помучаются и в багажнике. Мой багаж уехал раньше меня по каким-то своим почетным адресам, в свою зону контроля и дележки. На выходе стюардесса почему-то у меня попросила билет. Она от него оторвала багажную квитанцию и, тоненькими пальчиками порвав ее на мелкие кусочки, бросила в какую-то коробку позади себя. Все пропало в мусорной коробке, как будто бы и не было ни икры, ни лебедей, ни осетрины. По всем взлетно-посадочным площадям моросил мелкий дождь. Нас посадили в «ПАЗик» и повезли до здания аэропорта.
По городу у меня был четкий маршрутный лист, с адресом и номерами автобусов, которые довезут меня до того адреса. На привокзальной площади я нашел один из тех номеров и сел ждать отправления. До моей остановки ехали долго, автобус на каждом углу останавливался, по пять минут стоял, видимо, такой был график.
Наконец прибыли, мой адрес оказался прямо перед носом. Это были железные ворота с большими якорями на сером фоне. На проходной по-военному быстро сверили мою фамилию в паспорте со списком и показали, куда двигаться. Это было двухэтажное здание, метров этак за двести по гравийной дорожке. Мне уже однажды довелось пожить в казенных полатях, но это была прямо казарма. Если она предназначалась не для совсем вольной жизни, то и не для тюремной. Она была светлая, с двумя рядами коек, на которых уже припарковались два десятка молодых с сумками, похоже, таких же странников, как и я.
Не успев поздороваться, я уже был атакован, и кем? Мухой! Он приблизился ко мне по-боксерски, с уклончиками и нырками, и я честно был рад знакомому лицу. Мы с ним отошли в дальний угол, где сели у окна. Он тут же начал меня знакомить со всеми новостями сразу. Я, оказывается, прибыл одним из последних. Сегодня мы в этой казарме все ночуем, а с утра нас всех отвезут на тренировочную базу, лучшую в области, но это далеко, где-то 40 километров. Из области собрали лучших боксеров, но он знает, что на турнир заявят всего лишь в 7 весовых категориях, значит 2/3 народа отсеется после сборов. Сейчас в каждом весе по трое и даже по четверо. Муха сказал, что тоже тут почти никого не знает, но своих конкурентов видит сразу – они самые мелкие.
– Мой тренер говорил, что ты обязательно будешь. За тебя где-то в верхах шли серьезные дебаты, но тот человек, что будет у нас старшим на сборах, настоял. Ты этого человека должен помнить, он был судьей в ринге на тех соревнованиях, из которых я по несчастью выбыл, ты помнишь, по какой причине.
Он для убедительности потряс передо мной своей рукой, подчеркивая, что совершенно здоров, и тут же добавил, что пожрать позовут только в 18 часов, а уже хочется. Вот и пришло время моих пирожков. Я все, что было, вытащил и разложил на тумбочке. А в белом мешочке оказался чак-чак и пять сосновых шишек. У меня не было сомнений, от кого этот гостинец, а про число пять я с раннего детства знал, что это число счастливое. Мы ели пирожки и по очереди запивали из крышки подаренного мне термоса. Мы никого не позвали, и к нам никто не подошел, но в оправдание хочу сказать, что там тоже без остановки жевали и запивали из лимонадных бутылок. Еще Муха рассказал, что это не все, часть уже уехала на базу. Там и тренеры. А сегодняшний день все еще считается днем прибытия.
– А почему тебя хотели вычеркнуть из списка? Ты кому уже успел насолить?
Я подозревал кому, но ему не стал об этом говорить. Муха был словоохотливый и в течение двух часов угощал меня разными рассказами, даже не требуя вступать с ним в диалог.
Вечером в проходе в казарму поставили у тумбочки матроса, и он назывался казарменным дневальным. Поставили его, похоже, для общего порядка, а когда пошли на обед, он чуть ли не каждому объяснял, как пройти в столовую, которая была в соседнем здании. Дождь закончил моросить, и на улице было тепло. Ну, конечно, теплее, чем у нас.