В столовой народу было немного, кто-то вообще не пришел и валялся на кровати. С кровати я и Муху забрал. Обед был хороший. Мы инстинктивно в него въедались и прикончили полностью. Времени у нас на все про все было три часа. В общем коридоре уже не было так шумно и оживленно, как вчера в это же время. По кубрикам ходила женщина в белом халате и почти каждого боксера бегло осматривала. В туалете опять было накурено. Картинка складывалась такая – уже завтра не все выйдут, даже на утреннюю пробежку, и весь отбор пройдет сам по себе. Я еле поднял Муху с кровати и повел на улицу: надо было отдышаться свежим воздухом и потом попробовать поспать. На улице мы сели на скамейку. Муха рассказал пару старых бородатых анекдотов, а взамен получил порцию новых. Настроение вдруг как-то начало выравниваться. Мы замерзли и, согревшись под одеялом, я сразу задремал, и приснился мне тот самый очкастый попутчик с засекреченной книгой, который мне почему-то совал под нос указательный палец и поучительно говорил:
– Рано тебе еще.
Я проснулся, в коридоре кто-то спорил уже по поводу спаррингов. Муха лежал на спине, на животе у него были шахматы, он играл сам с собой. Я проспал почти час. Муха, увидев, что я проснулся, спросил, о чем сегодня со мной разговаривал старший тренер. Я ответил, как и было. И Муха, видимо, собравшись с духом, рассказал то, что знал от своего тренера, и то, что я сейчас на сборах, я обязан именно этому старшему тренеру.
– Он запомнил тебя с прошлых соревнований. Именно он был одним из тех, кто отказался подписать протокол о том, что турнир был проведен по всем правилам и судьи работали хорошо. Это он тогда от имени областного спорткомитета прислал к тебе в деревню то строгое письмо с требованием тебя отправить на сборы. Это он потом воевал, когда тебя просто вычеркнули из списка где-то уже на партийно-комсомольском уровне. Они там до всего докопались: и что ты был судим, и что не комсомолец, а потому не можешь представлять областной спорт. Это он на коллегию привел юриста, который рассказал, что если ты был помилован за подписью Подгорного и Георгадзе, то преследование тебя после этого считается преступным актом, и есть само преступление против закона. Это не произвело должного эффекта, тогда старший тренер официально отказался проводить эти сборы. Его долго хулили, но все же пошли супротив своих обещаний в партийных органах тебя не брать.
Было ощущение, что Муха хочет на пол плюнуть, в сердцах высказываясь, какой же мерзкий этот сынок и его папа, который первым, кстати, так и не стал. Вот так Муха и рассказал мне все секреты, которые знал. Конечно, мне теперь понятно, что человек ждет от меня бокса, и я буду стараться ради него как смогу. Я сам не хотел от бокса известности, не чувствовал желания жить в нем. У меня были совсем другие цели. Но сейчас я был обязан собраться и отдать все, что умею. Ибо на кону была не только собственная репутация, но еще и человека, который в меня поверил и боролся за меня, а это дорогого стоит. Ведь все немного было не так, и глубина там была другая, и Муха, конечно, об этом не мог знать. Суть была в том, что я – ученик Николая Максимовича, у которого была известная репутация. И там понимали простую истину: что яблоко от яблони недалеко падает, и если «яблоня» всю жизнь свою провоевала с окружающим миром и ни разу не сделала шага назад, то чего можно было ждать от ученика, который не уступит «нашенскому» миру, что был везде. А таких людей, как Николай Максимович, в высоких партийных кабинетах не забывают.
А в зале опять никого не призывали ни к разминке, ни к разогреву. Все себя сами обслуживали. Теперь уже пары были расписаны по фамилиям и, как оказалось, некоторые даже не по весам. Например, у меня все были тяжелее, но после спаррингов с «нашенскими» тяжами тут ничего страшного я не увидел. Задачи были двойственными. Первая –травмированную руку не растерзать, да и нос свой нежный не подставить. Все, что надо было, я отработал по полной программе. Перед ужином в фойе была уже очередь у междугороднего телефона-автомата. Кто-то уже наверняка жаловался на невыносимые условия сборов. Я понимал эту методику, она была не новой: сейчас нас за 3–4 дня загонят, а потом будет релакс. Будут восстанавливать и затачивать под новый режим, то есть уже соревновательный. Только вот, кто останется? А с вечера еще объявили: кому тяжело в таком режиме, – те могут по своему желанию или утреннюю или вечернюю тренировку пропустить, только доктора об этом надо оповестить.
Перед сном Муха сам попросился прогуляться на улицу. Там он меня начал пытать, что происходит. Я ему и рассказал, что есть такая методика – изматывание, но не на все 7 дней. Это тренеры лукавят. Если они все 7 дней так будут с нами работать, то повезут на соревнования горстку мешков для битья. Муха вроде сразу приободрился, хотя было видно, что достаточно измотан. Уснул я быстро и спал без снов.