Недра России. Власть, нефть и культура после социализма

Но были и отличия; в частности, тот факт, что «Экопромбанк» разделял свое спонсорство мероприятий «Камвы» с широким кругом независимых и полунезависимых организаций, занимающихся средствами массовой информации, туризмом, рекламой и культурным производством. Радиостанции, газеты, магазины модной одежды и множество других групп оплачивали некоторые счета компании. В целом, как независимая некоммерческая культурная организация, специализирующаяся на культурных и молодежных проектах и активно ищущая спонсорства из различных источников, «Камва» являлась совершенно иным видом деятельности, чем те корпоративные или государственные учреждения, которые привлекали культурных продюсеров для работы над проектами КСО. В своем информативном исследовании динамики этничности в неолиберальный период Джин и Джон Комарофф [Comaroff, Comaroff 2009] показывают диалектику различий между корпоративными и предпринимательскими путями к меркантилизации этничности и территории. «Камва» была полностью ориентирована на предпринимательскую сторону этой диалектики.

Наименование «Камва» само по себе знаменательно. Большинство исследователей читают это название как вариацию имени Камы – реки, змеящейся по Пермскому краю. Они были правы, и маркетинговые материалы организации, как и ее фирменный стиль, поощряли такую трактовку своим мягким, волнообразным светло-голубым дизайном и шрифтом. Но организаторы, выбрав это название, также придумали миф о его происхождении, объединивший финно-угорские слова для обозначения шамана (кам) и воды ⁄ реки (ва). Как гласил этот новый миф, Кам – это имя старого и могущественного шамана, который когда-то давным-давно решил для своего племени проблему постоянных неурожаев, топнув по земле ногой и вызвав к жизни могучую волшебную реку – Каму. И имя Камва, и процесс его творения – сам миф и его создание – являются важными ключами к тем типам трансформации, которые стали результатом культурных проектов «Камвы». Эти преобразования происходили через художественное взаимодействие с шаманизмом, с Землей и Солнцем, с космосом и реками, а также с древними, полумифическими жителями Пермского края и артефактами, которые они оставили для археологических раскопок, проходящих столетиями позже. Фестивали, концерты, народное творчество, сувенирная продукция, лекции и другие мероприятия конкретизировали эти преобразования, стремясь создать новые формы взаимоотношений и местной культурной идентичности. Довольно часто они прибегали для этого к лексике, связанной с энергией; иными словами, нефть была не единственным источником подземной энергии для культурных проектов в Пермском крае.

Этнофутуризм возник в группе поэтов, художников и других представителей творческой интеллигенции в начале 1990-х годов в Тарту (Эстония) как попытка возродить чувства этнонациональной идентичности у финно-угорской диаспоры после распада советской системы. «Он нес, – писал один из последователей, – дух освобождения и оптимизма “Поющей революции” 1988 года, которая возвестила о распаде Союза» [Treier 2003:1–2]. Посредством этнофутуризма, как полагали его первые поборники, малочисленное финно-угорское население в странах Балтии и за ее пределами могло бы найти способ переосмыслить себя в постсоветскую эпоху. Этнофутуризм отличался от других способов поощрения этнической и национальной идентичности, сочетая твердую веру в реальное этническое прошлое с готовностью активно экспериментировать с путями, которыми это прошлое можно переосмыслить в самых современных – даже футуристических – формах. Мода, экспериментальный театр, искусство авангарда и электронная музыка присоединились к экспериментальной поэзии и литературе, столь любимым этнофутуристическим жанрам. Как сказано в одной статье,

…архаическая мифопоэтическая традиция, фольклор и национальный романтизм плюс современные формы выражения – вот состав этнофутуризма. Этническая культура служит основой, источником творчества художника, который, интегрируя традиции, знакомит общество с новым художественным продуктом и обновляет его ценности [Кучыран 2008: 116].

В целом этнофутуризм в своем первоначальном эстонском воплощении стремился творчески и художественно экспериментировать с некоторыми классическими противоречиями советской национальной политики – между формой и содержанием, далеким прошлым и светлым будущим, – используя эти противоречия для поисков новых типов культурной идентичности в ранний постсоветский период.