Недуг бытия (Хроника дней Евгения Баратынского)

Пажи торопливо строились по отделениям. Сторожа, опасливо озираясь и сопя, вновь уложили нимало не сопротивляющегося Галагана. Капитан Мацнев выступил на середину, испуганно оглядывая своих воспитанников. Свистнула первая розга. Клингер коротко кивнул головой и удалился.

XIII

Главный директор Пажеского и Кадетского корпусов Клингер был немец, взысканный на русской службе.

Природа наградила его изобретательным воображеньем, острым умом и живым, смелым слогом. Уже в отрочестве он начал писать стихи и помышлял о троне гения в отечественной литературе.

Лукавая судьба послала ему достойного сотоварища: Клингер родился в доме, где годом ранее увидел свет спутник и товарищ его молодости Гёте.

Трагедия "Близнецы" имела грандиозный и неожиданный успех. В ней молодой автор, как судили сведущие люди, разобрал и пристальнейше рассмотрел все атомы человеческого сердца. Некоторые утверждали, что в этом сочинении Клингер возвысился до Шекспира; нашлись, впрочем, и злоязычные зоилы, говорившие, что, изучив под микроскопом все клеточки сердца, поэт не разглядел самого сердца.

Воодушевленный успехом и честолюбием, Клингер единым духом написал драму "Буря и натиск" — и внезапно сделался вождем школы бурнопламенных витий. Страстные тирады его героев, восстающих противу общественных предрассудков и феодального угнетения, вызвали шумный восторг публики.

Клингер подливал масла в огонь: он издал романы "Светский человек и поэт", "Жизнь и деяния Фауста", том стихотворений.

Но уверенно и неуклонно восходила звезда, Гётева гения. Небрежный и заносчивый приятель обгонял земляка, первым опытам коего споспешествовал еще недавно, уверяя, что готов учиться у своего великого друга… Гёте уже царил в Веймаре, где стал наперсником и министром юного курфюрста, — и в Клингере возгорелось тщеславие государственное. Он примчался в Веймар, томясь мечтою о политической карьере и тайною жаждою соперничества.

Гёте меж тем успел охладеть к бывшему товарищу. Он сдержанно отозвался о новых сочинениях Клингера и присоветовал ему обуздать несколько зарвавшееся воображенье трезвым взглядом на современную жизнь.

Клингер с наружным спокойствием выслушал критики возвеличенного фортуной собрата, сделал вид, что благодарен за преподанный урок, и покинул Веймар.

Место гения в немецкой литературе оказалось занято. Уязвленный честолюбец устремил свои взоры в иную сторону.

Двор Екатерины пышностью своей и влиятельностью начинал затмевать многие европейские дворы. Клингер решил уступить бывшему приятелю веймарское поприще, надеясь в ближайшее время поразить "надменного выскочку" своими победами в великолепной варварской столице.

В первые годы своей гиперборейской жизни он еще писал и отсылал свои творения в Германию, где их публиковали и даже хвалили. Но сочинения его год от году становились холодней и суше. Воинствовавший ранее за идеалы человеколюбия и общественного братства, Клингер с воцарением Павла Петровича незаметно для себя, но с быстротой удивительною превратился в рьяного слугу тиранической власти. В новых своих романах он как бы мстил кому-то за несбывшиеся упования молодости, его писания дышали презрением и горечью охлажденного ума.

Появление и триумф Гётева "Фауста", мощная его поэзия, ничего родственного не имеющая с пафосной и слезливой риторикой его собственного "Фауста", наполнили душу Клингера ненавистью ко всему истинно поэтическому. Он оставил творческие притязания и добился, чтобы прежние его литературные произведения были запрещены в России, как бы отсекая прошлого Клингера, немецкого вольнодумца и кумира немецкой молодежи, от Клингера русского.

Он невзлюбил отныне не одну поэзию: чужая молодость также сделалась ему враждебна. В ней примечал он опасный дух либеральности. Назначенный при императоре Павле инспектором классов Шляхетского Сухопутного корпуса, а при Александре — директором Кадетского и Пажеского корпусов, он ревностно радел об истреблении сего духа среди юных питомцев обоих заведений. "Просвещения в России более, нежели довольно, — писал он своему франкфуртскому корреспонденту. — Достаточно с нее и того, что есть".

В Пажеском корпусе раздражали генерала Клингера поблажки, коими пользовались пажи сравнительно с другими петербургскими кадетами. Да и все здесь не нравилось ему: и развратительная прелесть сада, и ненужная просторность внутренних помещений, и пышность плафонов, расписанных двусмысленными сюжетами Овидиевых "Метаморфоз".