Нефор

– Стоит ли расслабиться? Притерпеться? Или подождать Че с бутылкой «Сильванера» – и расслабиться уже с ним? Эй, жирдос, – ткнул Наумов пальцем в зал, – упругие животики в перламутровых блёстках, самокатящиеся авто, вкусно пахнущие бабы – всё здесь. Всё как ты любишь: пот, похоть, манящие изгибы и горячая плоть. Хочешь со мной? Там Седжвик с Уорхолом нюхают кокаин за соседним столиком. Там парафиновый запах, горячий воск, танцы и голые девки. Хочешь бесплатно – будь девушкой или геем каждый четверг с десяти до шести. Либо Эди, либо Энди. Ты ведь будешь? Когда так – уж лучше бы иначе? Нет, это для тебя, жирдос! И для таких как ты! Приходи в себя! Искусство – это не там, где красиво, а там, где затянешься и обосрёшься от прекрасности.

Он щелчком выбросил окурок в зал. Уголёк попал на живот какому-то потному дядьке. Дядька встрепенулся, будто его разбудили и, выкрикнув угрозу, сделал явную попытку подняться, чтобы выбить лестницу из-под ног говнюка. Но сидящая рядом жена змеиной хваткой впилась в его локоть и что-то прошипела в ухо. Толстяк моментально осел в кресле, злобно вращая глазами.

– Не ругайся, жирдос! – воскликнул сверху Марк. – Думаешь, тебе всё ясно? А я вот не люблю однозначности. Когда всё ясно – это повод насторожиться.

Наумов замолк, лицо его одухотворилось, рука поднялась и джаз умер. В полной тишине его голос прозвучал как хрусталь:

– Это болезнь. Где ищешь истину ты? Вчера ты писал портрет любимой женщины – сегодня кромсаешь ножом её горячее тело: через что ты познаёшь её по-настоящему? Что выберешь? Впрочем, что бы ты ни выбрал – я с тобой не согласен.

Затянув верёвку галстучным жестом, Марк выстрелил взглядом в пустоту, губы его беззвучно прокричали: «Йонара!», и ноги вышибли из-под себя опору. Он пролетел два метра вниз, и сто голосов вскрикнули разом, заглушив хруст шеи. Гарик успел увидеть, как исказилось на мгновение свободное лицо. Уши его заложило, в глазах потемнело, и грохота упавшей следом лестницы он не услышал.

16

– Переход от одного способа познания мира к другому – увлекательнейший трип. Ты можешь тридцать лет писать гениальные стихи, а на четвёртом десятке объявить написанное бренным вздором, сжечь всё до строчки и уехать в Тибет – рисовать Джомолунгму. Спустя пять лет сочинить концерт для варгана с гобоем, а ещё через три снять нуар в духе сороковых об убийце-психопате, после чего поселиться в египетской пещере и до конца дней стяжать благодать вдали от цивилизации. И внутри каждого перехода искрят такие фейерверки – ни описать, ни предвидеть. Но это – об искусстве. Перейти – а, точнее, уйти – из музыки в кино, или из живописи в литературу – одно. Совсем другое – уйти из искусства творения в искусство созерцания. Это несравнимо более увлекательное, до предела насыщенное всеми вкусами жизни – и не только жизни – преображение. Понимаешь? Или ты даже не веришь?

Француз поправил очки и дважды хлопнул в ладоши. Гарик вздрогнул и едва не потерял равновесие. Глянул под ноги и голова его закружилась. Он стоял на огромном снежном кургане, росшем прямо из облаков. Приступ тошноты сдавил грудь. Но прошёл почти моментально. В этот раз не было больно, холодно или неуютно. Лёгкость наполняла каждую клетку тела.

– Где мы?

– Это Эверест. Мы сейчас ближе всех к Богу.

– Серьёзно? – хмыкнул Гарик. – К какому именно?

– А в какого ты веришь?

– Я не верю в Бога. Ни в какого. Как и Вы.

– А для чего ты живёшь, можешь сказать?

– Странный какой-то вопрос.

– Будет понятнее, если спрошу, в чём смысл твоей жизни?

– Это слишком субъективное понятие.

Французский рот зазмеился в ухмылке:

– Третья попытка: в чём ты видишь высшую цель своего существования?

– Существование – это по Вашей части.

– Тебя ведь только что подташнивало.

– Немного.

– И ты до сих пор не понял от чего?

Гарик всмотрелся в гладко выбритое лицо с блестящими стёклышками на носу.

– Тебя тошнит от твоей рациональности. Но к этому привыкаешь. Это как первый раз убить человека. Стошнит лишь один раз. Как прививка.

– Мне кажется, я понял, – едва шевеля губами, прошептал осенённый мыслью Гарик.

– Вот и хорошо. Так и в чём же, всё-таки, цель твоего существования?

– Свобода?

– Ты спрашиваешь или советуешься?

– А без него нельзя?

– Без смысла? Можно. Но кем ты будешь? Он нужен тебе. Он вообще – нужен человеку. Мало того, абы каким он быть не может. Смысл жизни должен смотреть в вечность, жить в вечности. Выходить за рамки.

– Земные?

– Да! – восторгнулся серый человек. – Смысл обязательно должен выходить за рамки земного! Какой смысл в том, что рано или поздно погибнет, пусть даже вместе со Вселенной, со всеми галактиками! Вселенная – то же самое, что одна планета. Или даже один атом – они существуют в рамках пространства и времени.

– А смысл? Где должен существовать он?

– В вечности!

– А если меня устраивает какой-нибудь земной смысл?

– Тогда и цена тебе – по земной шкале ценностей. Тебя это устроит?

Гарик промолчал.

– Смысл жизни человека должен быть несоизмеримо выше человека.

– Зачем?

– Затем, что это делает его бессмертным.

– Как это?