Нефритовая лошадь Пржевальского

Необыкновенно прекрасный запах наполнил помещение. Пахло колбасой, салом, огурцами, укропом. Вынули и бутылки. Стеклянные с водкой и пластиковые с водой. Коля чуть сознание не потерял от голода. Он теперь тихо стоял в углу и по-прежнему очень боялся. И есть очень хотел. И пить.

– Коля! – позвал дядя Жора. – Иди поешь. Уступи ему место, Гусь!

Он отрезал хлеба, положил на него большой кусок колбасы, огурец вдоль разрезал и тоже сверху положил. И протянул ребенку. Потом из пластиковой бутылки налил воды в бумажный стакан, предварительно понюхав.

– Вода! – провозгласил он удовлетворенно. – Садись, Коля! Не спеши только! По маленькому кусочку откусывай и жуй хорошо. Сразу нельзя много. Одного бутера для начала хватит. А когда поешь, может, и не надо тебе с нами сидеть – мы тут водку пить будем. А ты, Коля, колбаски поешь, водичкой запей и спать иди. Гусь, ты почему его ящики забрал?! Тебе лень из другого угла принести? А ну, верни, как было!

Гусь выжидающе посмотрел на Сучка, тот кивнул. Потом, внимательно оглядев Колю, повернулся к дяде Жоре:

– Так это, значит, ты парня, что в поселке ищут… увел? А чего ж выкуп не требуешь? Не было слышно про выкуп…

– А это тебя не касается, Сучок! Много будешь знать, скоро состаришься. Я в твои дела не лезу, и ты в мои не лезь. Иди, Коля, на свои ящики – вон, Гусь поставил уже, поешь там и спать ложись.

Сучок спрашивать перестал, начал водку в стаканы наливать. Гусю кивнул, чтоб тоже садился. В три стакана разлил доверху. А Коля взял свой стакан с водой и бутерброд и ушел в уголок, куда ящики его вернули.

Он старался жевать потихоньку, не проглотить такой вкусный бутерброд одним махом – мама на днях читала им с Петей книжку о ленинградских детях-блокадниках: если много сразу съешь после голода, то можно умереть. Дядя Жора правильно напомнил. Одного стакана воды ему показалось мало, однако просить еще он постеснялся. После еды и впрямь спать захотелось. Коля постелил на ящики дяди-Жорин свитер, прилег. Сон, однако, пришел не сразу, и некоторое время мальчик слышал разговор взрослых. Там горел установленный на ящик мощный фонарь, там ели и пили.

– Слышь, Жора, дело хочу предложить: тут один бобер хорошие бабки обещал заплатить за поджог… Мы б сделали еще вчера, но полиция крутится в этой деревне как раз из-за пацана твоего… пережидаем вот день-два. Хочешь с нами?

– Это Боровики, что ли? – спросил дядя Жора и резко вскинул бровь, отчего лицо его стало напряженным. – Так ведь их уже пожгли. Что там еще жечь?! Там, имей в виду, те два дома, что остались, музейную ценность представляют. Это я тебе как искусствовед говорю. За них по головке не погладят. Это тебе не просто так – деревенскую избу поджечь.

Сучок с утрированным удивлением расширил глаза, будто не понимая, а потом от души рассмеялся, и Гусь подхватил. Смех у Гуся был тонкий, визгливый.

– Ты что, Жора, ссышь, что ли? – отсмеявшись, прокомментировал старший. – Не похоже на тебя. Раньше-то и смелей был, и умней. Ты нам и не нужен вовсе – неужто не понимаешь? Это я как зэк зэку помочь хотел – дело выгодное предложить. Учитывая твое положение. А ты бы насчет парня твоего… – он кивнул на спящего Колю, – взял в долю. Мы б с Гусем помогли выкуп с предков его выцарапать. Мы ж местные, все знаем, ты без нас не обойдешься. Вижу уже: ты парня выкрал, а с какой стороны подступиться, не понял еще. Могу сразу сказать, например, что у предков его бабла, может, и немного, однако, кроме дома в Пржевальском, есть хата в Смоленске, и неплохая. Так что три лимона запрашивать смело можно, они смоленскую хату продадут ради мальца, не сомневайся. Делить бабки после будем. А как подойти, чтоб не попасться, – это я знаю. Давай твою бадью – еще налью! Гусь, придвигай свою, что сидишь, как неродной?

Коля понял в разговоре взрослых не все, ему было страшно, но не очень: длительное предшествующее напряжение и полученная наконец еда сделали свое дело, чувства притупились, и вскоре мальчик заснул.

Глава 17. Петровское