Нефритовая орхидея императрицы Цыси

Тем временем Су Шунь и его окружение решили, что настал благоприятный момент для захвата власти. Приближался день, когда тело покойного императора отправлялось в Пекин.

— Госпожа! — Ли Ляньин опустился на колени перед вдовствующей императрицей Цыси. — Двор выступает в столицу через три дня. Но вам ехать нельзя. Мой человек разносил чай в покоях Су Шуня и кое-что слышал. Вам не добраться до Пекина. Они говорили, что дорога опасна, то и дело встречаются шайки беглых солдат и монгольских наемников, а охрана каравана слишком слаба.

Императрица Цыань, как всегда, побледнела и прижала к себе малолетнего императора. Цзайчунь, почувствовав всеобщее волнение, стал капризничать. Цыси поморщилась.

— Унесите ребенка, ваше величество. Нам нужно подумать о спасении.

Нефритовая орхидея была обжигающе горяча и потемнела почти до черноты — такой опасности они еще не подвергались. Но Цыси давно привыкла не сдаваться.

— Когда выступает процессия?

— Через три дня, госпожа.

— Ли Ляньин, позови самых надежных евнухов — из тех, что помоложе. Нужно срочно известить князей Чуня и Гуна о грозящей нам опасности. Пусть выступают нам на помощь немедленно!

— Кто решится доставить мое письмо в Пекин? — Голос Цыси звенел над склонившимися в ряд евнухами. — Храбреца я сумею наградить по достоинству!

Вызвался один смельчак.

— Это племянник Ань Дэхая, — шепнул на ухо Цыси Ляньин.

Юноша встал на колени перед Цыси.

— Раб желает, рискуя своей жизнью, отправиться в Пекин.

Она воздала подобающую похвалу его храбрости, выдала пятьдесят лянов на дорогу. Дождавшись темноты, гонец пустился в путь.

Теперь оставалось только ждать. Прошел год с тех пор, как они в спешке покинули Пекин, тягостный год, полный лишений и тревог. Цыси казалось, что прошла целая вечность. Но груз забот не властен был над ее цветущей красотой. Она смотрела на свою сестру по несчастью с ужасом и подмечала в Цыань перемены, которых сама чудом избежала. В ожидании гонца вдовствующие императрицы стали неразлучны. Совместно пережитые горести укрепили их дружбу. Боясь за свою жизнь, они проводили теперь ночи в покоях Цыань и ни на секунду не оставляли без присмотра маленького Цзайчуня.

День тянулся за днем. Известий из столицы не было. Цыси спала тревожно, просыпалась от каждого шороха и скрипа, которыми был полон старый дворец.

В ночь перед отъездом она долго не могла уснуть. Капризничал Цзайчунь, плакала Цыань, тревожно перешептывались служанки. Сон пришел незаметно, и не тревожный, как в последние дни, а глубокий и спокойный. Она стояла в саду своего старого павильона «Тень платанов» в Запретном городе и слушала призывы труб, доносящиеся с башен. Потом увидела в небе над дворцом ослепительное сияние — над столицей возносилась огромная орхидея, точно такая, как вырезана на ее амулете.

Утром траурная процессия выступила из Охотничьего домика. Цыси была спокойна и готова к любой неожиданности.

На ночлег решено было остановиться в мрачном, продуваемом всеми ветрами ущелье. Для вдовствующих императриц установили шатер. Цыань, прикрываясь Цзайчунем, как щитом, дрожала от страха. В любой момент в шатер могли ворваться заговорщики. Служанки жались к ногам госпожи и тихо плакали. Вокруг шатра стояли евнухи с копьями и обнаженными мечами. Ли Ляньин, облаченный в доспехи, лично охранял вход.

Цыси тоже прислушивалась, не раздастся ли тревожный шум или лязг оружия. Князья так и не прибыли — означает ли это, что ее гонец уже схвачен и замучен до смерти? А может, князья ее предали, обрекли их с Цыань на смерть? Нет, этого не может быть. Чунь никогда не пойдет на это, ее сестра Дафэн не допустит. И потом, орхидея. Цыси достала амулет из выреза платья — он был светлым и теплым. Все будет хорошо.

Но скрывать тревогу и поддерживать остальных ей с каждой минутой все труднее. Больше всего она боится, что страх толкнет людей из их окружения на предательство. День клонился к закату, тьма стремительно сгущалась. Утомленные дорогой служанки дремали, устроившись на подушках у ног Цыань. Цзайчунь давно сладко спал, раскинувшись в объятиях матери. Императрица Цыань после всех треволнений тоже уснула, и ее лицо даже во сне было несчастно.

Цыси, тихо ступая, шагала по ковру. Время остановилось, в лагере спокойно. Может быть, и ей стоит немного поспать? Как знать, вдруг они выбрали для нападения другую ночь и другое ущелье? Силы ей еще понадобятся. Она легла, положив в изголовье старый кинжал своего отца.

Воинственные крики, топот коней и лязг железа разорвали тревожную ночь. Цыси мгновенно вскочила. В руке блеснул кинжал, и вот она уже готова встретить врага, кем бы он ни был. Она слышала, как отдает команды Ли Ляньин, как гремят мечами евнухи охраны. Но грозный шум отчего-то не приближался, а по-прежнему слышался в отдалении.

Наконец в шатер вбежал Ли Ляньин.

— Госпожа! Прибыла маньчжурская гвардия под командованием Жунлу! Генерал просит у вас аудиенции. Госпожа, мы спасены! — зазвеневшие в голосе слезы выдавали, в каком напряжении он был все последние сутки.