– Да. Но вы – англосаксонец. Ваши предки были, наверное, важными людьми, и вам надо жениться на высокой, красивой, белокурой девушке, которая всю свою жизнь останется представительной и будет подходить к вашей обстановке. А еврейки после второго-третьего ребенка становятся толстыми, некрасивыми. Разве вы будете любить такую?
Банни весело рассмеялся:
– Я присутствовал при венчании нескольких высоких красивых англосаксонок, Рашель, и никогда не завидовал их женихам.
– Банни, пожалуйста, не шутите! Я стараюсь взглянуть фактам прямо в лицо.
– Дорогая моя, если вы требуете от меня серьезности, так вот: мне никогда не нравились высокие белокурые женщины. Те две, которые играли роль в моей жизни, обе были брюнетки, как вы. Очевидно, сама природа желает делать такие смешения. Я думаю, что вы знаете, конечно, о Ви Трейси?
– Да.
– Ну вот, у Ви была достаточно интересная внешность, и она сохранит ее весьма долго, так как в этом одном вся ее забота. Но, как видите, для меня лично из этого не вышло ничего хорошего, так как она бросила меня и вышла замуж за румынского принца.
– Но почему она это сделала, Банни?
– Потому что я не захотел бросить радикального движения.
– О, как я ненавижу эту женщину!
В голосе Рашель послышались несвойственные ей мелодраматические ноты, и это возбудило в Банни любопытство.
– Вы ее ненавидите? Да?
– Я могла бы, мне кажется, ее задушить!
– Потому что она вас ударила?
– Нет. Потому что она так старалась заставить вас бросить движение, и я была уверена, что она этого достигнет. У нее было все, чего не было у меня…
Банни слушал эти слова и говорил себе: «Как это все курьезно! Ви была в этом уверена, тогда как я это искренно отрицал. О, эти женщины!»
Вслух он проговорил:
– Нет, это не верно. У нее далеко не было всего.
– Но что же есть во мне такого, Банни, что в ваших глазах имеет значение?
– Я сейчас вам скажу. Дело в том, что я так устал спорить! Вся моя жизнь с того дня, как я себя помню, – один сплошной спор с теми, кто любил меня или думал, что вправе мною руководить. Вы не можете себе представить, какое спокойствие я испытываю вблизи вас! Точно меня посадили в необыкновенно удобное кресло с мягкими-мягкими подушками! Я колебался сначала, потому что я не очень-то был горд своим эпизодом с Ви Трейси и сомневался, захотите ли вы получить в спутники человека с таким жизненным опытом… Потому что до Ви был еще один эпизод… когда я был в старшем классе… Я докладываю вам о всех своих грехах для того, чтобы «уравновесить» этим ваши слова о вашей будущей «толщине».
– Все это меня совершенно не беспокоит, Банни. Женщины всегда будут за вами бегать. Меня очень мучила ваша история с Ви, потому что я знала, что она страшная эгоистка, и боялась, что когда вы поймете, то будет уже поздно, что она успеет сделать вас глубоко несчастным… Во всяком случае, я этим объясняю себе свое к ней злобное чувство. Может быть, я просто ее безумно к вам ревновала.
– Рашель! Неужели? Вы хотите сказать, что вы меня любили? Да?
– Разве можно было вас не полюбить, Банни? Вопрос в том – любите ли вы меня?
– Ну разумеется! Люблю! Искренно!
– Но, Банни, – ее голос слегка дрогнул, – вы этого не показываете…
Рашель была права. Сколько времени он потерял даром! И, желая наверстать это потерянное время, он заключил ее в объятия, она прижалась головой к его плечу и так разрыдалась, точно ее сердце готово было разорваться.
– О, Банни, Банни! Так это правда? Правда?
Чтобы ее окончательно убедить, он стал ее целовать. Она была всегда такой серьезной, строгой, маленькой леди, так властно распоряжалась делами издательства, что он испытывал к ней всегда глубокое почтение, и она казалась ему непохожей на других женщин. И вот теперь он сделал открытие, что она была совершенно такой же, как все те женщины, которые его любили. Как только она убедилась в том, что слова Банни не были шуткой или бредом, что все это было, было на самом деле, – она дала волю своему чувству и крепко прижималась к нему, замирая от счастья, смеясь и плача в одно и то же время. Целуя ее, Банни думал о том, какой она была всегда честной, смелой, правдивой. Да, такая девушка заслуживала счастья! И вот когда к любви примешиваются такие ощущения, можно быть спокойным за будущее. И ее чувство было не менее пылким, чем чувства Эвники и Ви. Она так страстно к нему прижималась.
– О, Банни, я так люблю тебя! Так люблю! – шептала она, и ее объятия говорили больше ее слов.
– Дорогая Рашель, – проговорил он со счастливым смехом, – если это так, то идем сейчас же к священнику или к мэру.
– Глупый мальчик! – возразила она. – Мне надо только знать, что ты меня любишь и что ничто не препятствует мне тебя любить. Какое мне дело до священников и мэров?!