Нефтяная Венера

– Твое дело, – лично я не замечаю, что все вокруг стали особо культурными.

– Политкорректность не по мне… Ну, а пацан слабоумный, он тебе кто?

– Слушай, не называй его слабоумным!

Я уже успел заразиться вирусом родителей умственно отсталых. Начинаю верить, что дауны не слабоумные, а дети Бога. В глубине души я считаю это бредом, но, когда речь заходит о Ване, превращаюсь в его рьяного защитника. Я, как все мои соотечественники, могу ругать родину дома, но за границей становлюсь ортодоксальным патриотом. Родители недоразвитых, и я в том числе, похожи на провинциалов, которые с пеной у рта доказывают жителям столиц, что воздух в деревне чище, шума меньше, а еда вкуснее. Столичные молча кивают, терпеливо улыбаются, но городов не покидают. Провинциалы же, вопреки собственным речам, зачастую мечтают перебраться поближе к цивилизации.

– Только учить меня не надо, – осаживает Соня.

Ее обучение не входит в мои планы.

– Знаешь… тормозни-ка здесь, приехали, – говорю я.

Визг колес, едва не влетаю в лобовое. Выхожу. Хватит с меня этих своенравных московских сук, привыкших помыкать подчиненными и домработницами. Иду прочь. Налетаю на кого-то, извиняюсь. У нас имущественные разногласия, а она со мной говорит, будто женаты десять лет. Все-таки не надо было в машину садиться…

– Эй, Фе-едя, извини! – кричит вдогонку Соня. Догоняет. Фары мигают аварийными огнями.

– Не напрягайся, я больше так говорить не буду. Только бить меня не надо! – с комичным испугом произносит она, заслоняясь от воображаемого удара. – Кто он тебе?

– Он…

Тут я, стоя посередине тротуара, рассказал ей свою жизнь. Про родителей, про Ваню. Так бывает, друзьям о себе не рассказываешь, а потом бац – и все вдруг выложишь случайно подвернувшемуся человеку. Соня выслушала, не перебивая, а в конце спросила:

– Познакомишь нас? Теперь уже интересно…

* * *

Наш подъезд считается красивым. Дамы, любящие цветы, уставили этажи кактусами, геранями и ползучими лианами. Любительницы прекрасного развесили позапрошлогодние календари с фотографиями березовых рощ и пушистых котят. А одна престарелая вдова, ставшая в последние годы набожной, обклеила стенки лестничных маршей бумажными иконами.

Я попробовал дозвониться Клавдии Васильевне, с которой оставил Ваню, но никто не поднял трубку. Не сболтнул бы он Соне про картину.

– Здравствуйте, я на ночь телефон отключаю, а включить забыла, – прошамкала соседка, когда я сказал, что у них никто к телефону не подходит. Я вручил ей сухой шоколадный тортик, который она любит больше других. На Соню соседка посмотрела выразительным взглядом. Мол, наконец сын Овчинниковых привел в родительский дом женщину.

– Что вам здесь надо?! – строго спросил Ваня у Сони, глядя при этом куда-то под ноги.

– Иван, познакомься, это Соня. Она хорошая. Соня, это Иван, – Соня пожала пухлую Ванину ручку с короткими пальчиками.

Отпираю дверь.

– Кудрявая хата, – Соня окинула острым взглядом запыленный тяжеловесный хрусталь в серванте, выцветшие зеленые обои, сохранившие изначальный цвет только за шкафом, и зимний закат кисти дедовского друга-генерала, увлекшегося на пенсии живописью. С этими словами она плюхнулась в продавленное кресло, обтянутое истершимся плюшем цвета ржавчины. То самое, из-за которого Ваню лишили роли.

– Дедушка, Герой Советского Союза.

– Так вы, что называется, «из семьи»? – иронично подмигнула нам Соня.

– Мама химичка, папа инженер. Только вот деда угораздило…

Соня погладила черный рояль, ощупывая трещину на крышке.

– Играете?

– Я учился, но без толку. Не могу двумя руками разные движения делать одновременно, да еще и на педали жать. Чаю хочешь?

Не успела Соня сесть на кухонную скамью, как Ваня согнал ее с места и вытащил из хозяйственного ящика под сиденьем с десяток банок варенья, которое родители заготовили за последние годы. На банках указаны годы урожаев. На некоторых наклейки «Почтительность. Послушание».

– Что это? – спросила Соня про наклейки.

– Сорт варенья, – соврал я.

На самом деле это остатки борьбы моей мамы со мной. На банках с самодельным вареньем и соком из дачных яблок, которыми меня снабжали каждую осень, неизменно были наклеены пластыри с надписью «почтительность, послушание». Таким образом, через потребление вовнутрь мне должно было привиться правильное отношение к родителям.

Стол, и без того забитый лишними вещами, в мгновение ока превратился в склад. Чтобы увидеть друг друга, пришлось вытягивать шеи. Соня хихикнула, я смутился.

– Спасибо, дорогой Ваня, – поблагодарила Соня и помыла блюдце. – Что-то у вас вода не проходит!

В раковине недвижно стоит грязная жижа.

– Опять засор! – оценил ситуацию Ваня тоном крепкого хозяина. – Папа, где вантуз?

Распускает хвост перед гостьей.

– Вантуз в туалете.

Ваня разыскал вантуз и принялся громко хлюпать в раковине, проталкивая засор и параллельно рассказывая:

– Старые трубы… капитальный ремонт не делали… Лужков деньги выделил, но их украли…

– Кто украл?

– Прораб! Он себе «Хундай» купил, – уверенно ответил Ваня. – А мы были на даче!

– Дача тоже небось дедушкина?