Нефтяная Венера

– Рукав, ха-ха-ха! Рукав для запекания! – кривляется Ваня, перевозбужденный присутствием красивой девушки. Прямо я в детстве. Помню, едем в автобусе с родителями, а напротив две школьницы сидят. Мне они казались взрослыми тетями-красавицами. Я принялся какие-то рожи корчить, вертеться, егозить, всячески привлекая их внимание. А потом папа взял и сделал мне замечание – мол, веди себя прилично в общественном месте. Я уткнулся в материнский бок и заревел. Зачем отцу понадобилось меня унижать перед школьницами?

– А Маша чем занимается?

– Хуй пинает… – Ваня, запихивающий мясо в «рукав», встал столбом. Посмотрим, что он теперь скажет.

– Ругаться нехорошо… Это карму разрушает… – Молодец парень, никаких двойных стандартов!

– А откуда ты знаешь? – задала Соня каверзный вопрос.

– Мне ангел сказал.

Не на того напала.

– Ты с ангелами разговариваешь? – не скрывая удивления, спросила Соня.

– Меня мама научила, – гордо ответил Ваня.

– Моя мама такими вещами увлекалась. От скуки… – Не хватало еще, чтобы Соня решила, что мы сумасшедшие. Хотя… может, это ее напугает… Поймет, что нас лучше не обижать, а то прикончим, и нам ничего не будет, полежим в психушке и выйдем.

– Тогда не буду ругаться, раз ангел запретил. Короче, Маша ничего не делает. Иногда дает уроки французского… у нее ведь мать француженка. Искусствовед, приехала в Союз на какой-то семинар, а наш папочка тут как тут. Так что Маша на самом деле Мария-Летиция-Женевьева. Это по-нашему она Маша. Живет то здесь, то в Париже. Мать ей квартиру на Патриках снимает.

Ваня задвинул противень и попросил меня зажечь огонь.

В ожидании Маши мы продолжили болтать. Иногда бывает так, что в один день сразу столько всего произойдет, чего и за полгода не происходит. Будто один распорядитель судьбы заканчивает смену и накануне передачи вахты другому щедро вытряхивает залежавшиеся события, не нашедшие применения раньше.

– Мы теперь почти как семья. Братья по могиле. Расскажи, чем занимаешься? – попросил я Соню.

– Мать переводчица, отец художник…

На слове «художник» Ваня так выразительно посмотрел на меня, что Соня удивилась. Я же беззаботно махнул рукой и ответил Ване похожим взглядом. Вроде как у нас обычай такой.

– Отец у меня с Машей общий. От нас с мамой он ушел, когда мне пять лет было, Машка уже родилась… – Соня затянулась сигаретой.

– А вы тоже художница? – перебил Ваня.

– Нет. Торгую чужими шедеврами. Продаю нашим, не рубящим в живописи соотечественникам, европейские картинки. У меня мальчик один толковый в Голландии есть, однокурсник. Он там на блошиных рынках старые пейзажики скупает, мне поездом отправляет, а я их здесь как малоизвестные западные шедевры толкаю.

– И хорошо идут дела?

– Жены средненьких бизнесменов легко платят по десять-двадцать косарей евро за вещи, которые я беру по пятьсот. С настоящими богачами я не связываюсь, у них эксперты. Мои клиенты – народ с одним-двумя лимонами и желанием приобщиться к аристократическому увлечению – коллекционированию живописи.

За десять лет работы я старался делать только красивые интерьеры, боролся за каждую мелочь, убеждал заказчиков и строителей, отказывался от участия в варварских реконструкциях старинных зданий. Потому и не разбогател. А это совсем другая семейка: папаша малевал вульгарную похабень, а циничная доченька впаривает идиотам второсортную живопись под видом эксклюзива. А если с другой стороны посмотреть, то Сазонов и Соня просто дают людям то, чего они достойны, чем не подавятся. Нельзя же годовалому ребенку скормить окорок.

Рядом хлопнуло.

– Ой! – подпрыгнул на месте Ваня и нервно облизнулся.

Я выронил из рук ложечку, и она подло звякнула о блюдце.

– Мясо! – спохватилась Соня.

Ваня мигом схватился за ручку духовки и отскочил с воплем. Старая плита во время работы сильно разогревается. Я заметался в поисках хваталки. Ваня принялся дуть на пальцы. Соня спокойно взяла полотенце, открыла плиту и вытащила со скрежетом упирающийся противень.

Пополз густой дым. В глазах защипало. В воздухе запахло жженой резиной, как во время какого-нибудь африканского бунта, где восставшие жгут автомобильные покрышки.

– Фу!

Мясо, обляпанное плавящимися остатками «рукава» для запекания, полыхало.

– Рукав для запекания бракованный! – воскликнул Ваня. Я наполнил водой стакан, плеснул на горящий полиэтилен «термостойкого рукава». Кухня погрузилась в густой вонючий туман, мы стали кашлять и тереть слезящиеся глаза. В дверь позвонили.

* * *

На пороге стояла Мария-Летиция-Женевьева. Блондинка с прямыми волосами, чуть выше и худее Сони. Она напоминает деревянную куклу на шарнирах, тонкую, прямую, угловатую. Ярко-голубые глаза смотрят скучающе, точно со сна. В правом глазу выделяется карий кусочек. Будто осколок пивной бутылки застрял. Маша производит впечатление девушки, только что вылезшей из постели. Правый уголок рта у Маши стерт ластиком. Сначала кажется, что показалось, а потом понимаешь, нет. Странный эффект, делающий правильное лицо немного асимметричным.

– Ты подожгла дом? – спросила Маша у Сони. – Внизу консьержка раздумывает, не вызвать ли пожарных.