Нефтяная Венера

Некоторые клубки размотались, сматываю. Из любого клубка может получиться шапка. Надоела шапка, распускаете и вяжете свитер. Свитер вышел из моды – шарф. Шарф потрепался – носки. Да что угодно. Суть не меняется, меняется только форма. Все наматывается клубком; мысли, знакомства, история, судьба. Все зарождается из маленькой закорючки, кончика нити, и все к этой закорючке возвращается.

Вот оно, мое наследство. Куча старого барахла и умственно отсталый подросток. Перед глазами мелькает жизнь. Я скандалю с родителями из-за нарезанных картонок для записей вместо опрятного блокнотика, подростком мечтаю, что было бы здорово, если бы родители погибли, а я бы навел в квартире порядок. Я стыдился их немодной одежды, возраста. Мне хотелось родителей помоложе, как у большинства дворовых мальчишек и девчонок. Чтобы мать была разодетой и накрашенной, а отец наглым и богатым, а не бывшим совслужем со звенящей в карманах мелочью. Чтобы квартира наша была обставлена современной мебелью, чтобы старые дубовые оконные рамы поменяли на пластиковые, чтобы покупали еду в валютных супермаркетах. Я тогда считал, что скоро начну вертеть большими делами. Уж я всем покажу! И вот я победитель, хозяин этой квартиры…

Я – копия отца, плохой карьерист. Мог бы уже иметь архитектурное бюро, как большинство однокурсников. На меня бы работали молодые ребята. Почему я не решился оставлять Ваню с нянечкой? Ну спал бы он, не смертельно же это! А я бы делал деньги, тусовался с женами заказчиков.

Я швырнул клубок, испещренные записями картонки, пластмассовые стаканчики, бабушкины банкноты. Купюры разлетаются по коридору колодой карт. Из своей-моей комнаты выглядывает перепуганный Ваня. Он крупье в казино судьбы, а деньги – карты, брошенные мной, в тщетной попытке судьбу обыграть.

* * *

Вечером следующего дня, собрав Ваню в театр, я в последний момент отправился в душ. Пришлось подождать несколько минут, пока потекла вода приемлемой теплоты. У нас, когда открываешь кран горячей воды, течет холодная и лишь спустя время теплеет и, если повезет, превращается в горячую.

Выйдя из ванной, обнаружил Соню в вечернем платье, сидящую на кухне.

– С легким паром!

Она заявилась раньше, пришлось пройти мимо в одних трусах.

– Попить ничего нет? – задержала меня Соня.

– Попить… – задумался я, втягивая живот и стараясь принять более эффектную, но вместе с тем непринужденную позу.

– Гриб есть! – нашелся Ваня.

– Что?

– Гриб! Гриб! – Ваня уже лезет в сервант и достает трехлитровую банку с желтой жидкостью и плавающей на поверхности субстанцией, похожей на губку, мясо и шляпку гигантского гриба одновременно. Это и есть «гриб», странная бродильная культура, производящая кисло-сладкий газированный напиток.

– Господи, это что?!

– Это целебный гриб, он был… был известен еще… – начал было Ваня заученную лекцию, но запутался. Забыл, где «гриб» был известен.

– В Древнем Китае. Может, просто водички? – закончил я его речь, пытаясь перевести внимание Сони на другую тему. Поздно.

– Гриб?! У матери такой же был! – цокает языком Соня. – Попить гриба!

– Пей на здоровье, – Ваня заботливо наполнил стакан. – Я его каждую неделю мою.

Советские хозяйки гриб любили. Его размножали, выдумывали новые присадки, им делились, его подкармливали сахаром, мыли и всячески лелеяли как старого, мудрого и почитаемого члена семьи.

Соня осторожно отхлебнула.

– Вот это да! Парни, как я рада, что мы познакомились! Гриб! Где бы я его встретила!

Соня в несколько глотков осушила и потребовала добавки. Ваня с радостью подлил.

– А моя мать его выкинула!

– Его все выкинули. Даже не знаю, как он у нас сохранился, – отвечаю я, будто осознав впервые, что у нас есть «гриб».

В девяностые «гриб» утратил свои позиции. Ветреные советские женщины тут же изменили ему с кока-колой и спрайтом, позабыв о древности «гриба» и его целительной силе. Сначала за «грибами», жившими в трехлитровых банках, перестали ухаживать, допивая жидкость из жалости, будто делали одолжение. А потом взяли да и повыкидывали грибы на помойку. Вчерашние баловни лежали в мусорных баках среди яичной скорлупы, куриных костей и мокрых газет, которыми в те времена устилали мусорные ведра. «Грибы» напоминали медуз, выброшенных на пляж.

Лишь немногие женщины сохранили верность «грибу», одной из таких была мама. «Гриб» пережил крушение Советского Союза, штурм «Белого дома», московский ураган и дефолт девяносто восьмого года, чеченские войны, гибель «Курска» и смерть своей покровительницы. Я немного стыжусь «гриба», но в глубине души верю, что он живой. Ваня за ним ухаживает и общается с ним как с домашним божеством.

Соня рассматривает мясисто-слоистую структуру.

– Он такой мягкий, склизкий, круглый. Будь я мужиком, я бы его обязательно трахнула. Вы не пробовали?

– Мы… мы нет, – ответил я, испугавшись одной мысли о сексе с «грибом». Ваня промолчал и страшно смутился, так что я даже на секунду засомневался. Но нет, вряд ли.

– Эх, как бы я его трахнула, иногда жалею, что у меня нет члена, – развивает Соня мысль, прихлебывая из стакана и бросая взгляд на меня.