Нефтяная Венера

Я со стыдом увидел, что соломинки старые, многократно мытые, с налипшей на внутренних стенках мякотью соков. Соломинки, натыренные в Макдоналдсе еще в пору его открытия, лет двадцать назад.

– Вань, зачем соломинки?

– Я придумал подставки! – Ваня принялся тыкать соломинки в торт. В сами соломинки всунул свечи, которые пришлись как раз впору. На торте вырос лес полосатых выцветших соломинок, переходящих в православные свечи. Лес этот был будто после урагана, все свечи кренились набок.

– А откуда у вас столько свечей из церкви? Вы что, фанатики? – спросила Маша.

– Мы любим Бога! – сказал Ваня и перекрестился.

– Выглядит очень дизайнерски, – похвалил я. – Просто находка!

Свечи зажгли. Из-за близости друг к другу они стали стремительно вянуть, как цветы на ускоренной съемке в телепередаче про природу.

– Ваня, задувай! Раз, два, три!

Ваня набрал воздуха, превратившись буквально в шар, и дунул что есть мочи.

Многие свечи согнулись, повалились, погасли, но затем, даже упавшие, снова вспыхнули. Ваня дунул еще раз. Одни погасли окончательно, но тлеющие фитили других опять загорелись. Тут уже мы все принялись дуть и усилиями четырех пар легких победили непокорный огонь.

– Что это за свечи такие, негаснущие?

– Это, наверное, специальные свечи, чтобы их ветер не задувал во время Крестного хода! – догадалась Маша.

И тут свечи вспыхнули вновь.

* * *

Убрав со стола, мы переместились на диван перед печкой. Давным-давно я содрал побелку и пригласил мастера заменить чугунную дверцу на стеклянную. Люблю потертый кирпич, а стеклянная дверца превращает топку в огненный телевизор. Поленья трещат, искры от влажных дров летят снопами, мечутся огненными мухами, уносятся в трубу. Огонь вырастает на поленьях и пригибается, словно трава на ветру. Языки пламени расходятся в стороны, обнажая проборы черной древесины.

Ленты дыма струятся прозрачными шарфами. В самом пекле, в центре горящих дров, образуется оранжево-белая подрагивающая лава. Она трепещет на манер искусственного камина. Поленья трескаются на ломти, на соты с сажево-серебряным медом. Огонь перебирает их, ласково, как пальцы Ромео – кудри Джульетты. Иногда без видимой необходимости Ваня с видом толкового хозяина ворошит в топке кочергой. Тогда дрова издают звуки «псссшшшш» и похрустывают.

Соня крутит большие, слоновой кости ручки на старом радиоприемнике «Ригонда». Бегунок перемещается по стеклянному табло, размеченному городами всего мира. Шуршание и обрывки голосов: русских, немецких, французских. В углу табло горит зеленый огонек. А вот и какая-то тихая музыка.

– Слушай, Вань. Я одну вещь в спектакле не поняла, почему Ромео и Джульетта после отравления вскочили и принялись танцевать? – разомлевшим голосом спросила Маша.

– Джульетта отравила себя и Ромео, чтобы родиться.

– Что значит родиться? – Маша не отрывает глаз от огня. – Они же умерли.

– Нет, приняв яд, они родились.

– Хочешь сказать, смерть – это рождение…

– Нет, конечно! – Ваня захохотал над Машиной несообразительностью. – Просто яд позволит им родиться!

– Но из-за яда они умрут!

– Не умрут, а ро-дят-ся! – Ваня даже по слогам произнес, чтобы понятнее было.

Все задумались, уставившись на огонь. Паузу опять прервала Маша:

– А давайте рассказывать истории.

– О чем?

– Ну не знаю, страшные какие-нибудь…

– Вот ты и начинай.

– Однажды летом…

– Сочинение на тему «Как я провела лето»! – перебила Соня и засмеялась. Я подхватил, хотя чего такого смешного? И Ваня засмеялся, и Маша.

– Короче, когда я была совсем маленькая, я жила с русской бабушкой в деревне, – заговорила Маша.

– Это была наша общая бабушка, – вставила Соня. – Отец отправлял к ней на лето то меня, то Машу, а иногда нас вместе. Но в то лето меня мама на море отвезла.

– Да. И вот бабушка купила мне цыплят.

– Желтых? – уточнил Ваня с видом опытного куровода.

– Ну да, обычные желтые цыплята, двухнедельные. Такие пуховые снежочки…

– Комочки.

– Ну да.

– Очень страшно! А-а-а… – завыла Соня, подражая привидению. Ваня громко засмеялся. Маша попросила сестру не перебивать, но сама не удержалась, тоже принялась смеяться, и я подхватил. Когда все успокоились, Маша продолжила:

– Мы их поселили в сарае, построили специальный уголок, я им кашу давала, водичку наливала…

– Водичку… ха-ха-ха!

Сквозь смех понимаю, странно так веселиться оттого, что давным-давно желтым цыплятам налили водичку.

– А на следующее утро обнаружилось, что одного цыпленка съели, – с трудом закончила фразу Маша, и все покатились со смеху.

Первой опомнилась рассказчица:

– А чего такого смешного?

– Кто съел? – перебил я.

– Бабушка? – сузил Ваня круг подозреваемых.

Даже слезы на глазах выступили, так смешно.

– Не бабушка, а ежик! Под домом жила ежиная семья, и разодранный цыпленок был делом их рук.

– Ежи с руками. Представляю! – икая от смеха, выговорила Соня.