Нефтяная Венера

– Шесть дней подряд каждую ночь пропадал один цыпленок, а с субботы на воскресенье ежи устроили настоящий холокост. Загоняли цыплят в щели и жрали заживо. Наутро мы с бабушкой обнаружили недоеденных цыплят между досками, и я впала в ужасную истерику. Я обзывала ежей фашистами и хотела мести. Помните, это слово было самым страшным. Когда я в Париж с мамой вернулась, в школе все удивлялись, что я плохих мальчиков фашистами обзываю. В общем, бабушка успокаивала меня, но я… как это по-русски… озверела конкретно. Когда приехал папа, я потребовала убить ежиную семью. Сначала папа пытался отвлечь меня сачком для бабочек, но я была упряма. Капризничала, отказывалась есть. Я так мечтала о смерти ежей, что у меня даже температура поднялась. Тогда папа, очень грустный, выставил блюдечко с молоком возле дома и выманил всех ежей. Каждого ежа он сажал в коробку. У них такие серые серьезные мордочки. Когда все ежи были в коробке, папа в последний раз посмотрел на меня и, не найдя сострадания, подошел к коробке, достал самого большого ежа, бросил на землю и ударил вилкой…

– Вилами! – перебили мы хором.

– Ну, не знаю я все эти специальные слова, – кокетливо оправдалась Маша. – Ударил вилами, короче. Бабушка попыталась закрыть мне глазки, но я запретила. Я смотрела, а папа отвернулся. После первого убийства что-то у меня внутри… как это по-русски…

– Зашевелилось?

– Дрогнуло?

– Да, наверное, дрогнуло. Но я решила быть последовательной, как взрослая, и не поддаваться эмоциям. Мама меня научила все дела доводить до конца.

– Это сколько тебе годиков было? – уточнила Соня.

– Семь. Последнее лето перед школой, – Маша выпустила облачко сигаретного дыма. – В общем, папа начал не глядя бить вилкой в коробку, где они сидели. Я помню этот звук. Дух-дух. А ежи даже не пищали. Папа колотил как сумасшедший, и тут я все поняла.

– Что поняла?

– Да все вообще… К бабушке я больше не ездила, отец стал редко со мной видеться. Мы с ним это никогда не обсуждали.

– Это не связано, – сказала Соня. – Просто он не мог долго жить в одной семье.

Повисла пауза. Трещали поленья.

– Не переживай, в детстве все много ужасов натворили. Я вот пыталась убить маму, – прервала молчание Соня.

– Убить маму! – зловеще прорычал я, и все снова разразились хохотом.

– Расскажи про маму! Расскажи!

– Ей за меня в школе выговор сделали. Типа, ваша дочь ходит в стоптанных кедах. Уроды советские! Моя мамочка, вместо того чтобы заступиться за единственную дочь, пришла домой и отхлестала меня прыгалками. Ну и я реально попыталась ее завалить.

– Как?

– Разбивала в ее комнате градусники. Ртуть ведь очень опасная, ну я и сыпала ее везде в маминой комнате. Полгода сыпала. Думала, она помрет, не тут-то было. Жива-здорова до сих пор, ха-ха-ха!

– Ха-ха-ха-а-а-аааааа! – поддержал Ваня. – А я тоже могу убить!

– Вань, успокойся, – трогаю его за плечо, но самому тоже отчего-то очень смешно.

– Кого ты собрался убить?

– Посмотри! – Ваня ткнул пальцем в печь.

– Куда смотреть?

– Сюда!

– Вань, это печь. Ты собрался грохнуть нашу старушку-печь?

– Не печь! – рассмеялся Ваня. – Тут дырка. Посмотри.

Между кирпичами в самом деле есть щель. По настойчивой просьбе Вани я к ней приблизился. Лицо погрузилось в жар. В щели оранжевое марево огня. Кажется, что подсматриваешь за каким-то страстным, необузданным действом.

– Красиво, ну и что? Что ты собрался убить?

– Огонь! – Ваня задвинул вьюшку. Буйство в огненном телевизоре прекратилось, пламя опало и почти потухло, а через зазоры в дверце и в эту самую щель повалил дым. Дым полоснул по глазам, шуранул в ноздрях.

– Вань, прекрати! Угорим сейчас! – Я выдвинул вьюшку. Согнулся, прижав руки к глазам.

– Убить огонь, антипрометей нашелся!

Все снова покатились со смеху. Тру глаза и гогочу.

– Слушайте, с вами все в порядке? Почему вы ржете постоянно?

Хихикая, взглянул на Соню, она показалась мне ужасно смешной. И Ваня, и Маша, и мой вопрос.

– Ты в баклажаны ничего не подсыпала?

– Не-а.

– Может, помидоры кто-то сглазил? Мама говорила, что жена Тимофеича завидует нашим помидорам… – предположил Ваня.

– Вашим помидорам?! Ха-ха-ха! – неожиданно порочно хохотнула Маша.

– Консервы!.. – вырвалось у меня.

– А на самом деле! Консервы ведь военные, старые.

– Деду капитан-подводник подарил!

– Им там что-то подмешивают, чтобы в замкнутом пространстве не колбасило…

– Хочешь сказать, мы нажрались наркоманской тушенки?!

– Ага.

– Ха-ха-хааааа! – совсем уж неприлично загоготал Ваня. Соня ответила «гы-гы-гы», Маша аж захрюкала. И я не удержался.

– Она ведь еще и настоялась, так сказать! С восемьдесят третьего-то года!

– Я сто лет мясо не ела. А нам плохо не будет? – сдерживая подступающий смех, спросила Маша.

– Не буде-е-е-ет пло-о-о-хо-о, а-а-а-ааааа! – заорал Ваня, схватил Соню за руку, стащил ее с дивана и пустился с ней в странный танец. Соня сопротивления не оказала.

– Вань, а Вань, погоди! Что это ты так разошелся?! – кричу я.

– Разошелся-я-я-а-ааааа, ха-ха-ха! – Ваня оставил Соню и принялся скакать в одиночку.

Меня разбирает смех, но где-то в глубине сознания дышит тревога. У него же сердце…

– Давай-ка чайку попьем!