Мал помрачнел лицом. Было на что обидеться: так прозывали невезучих звероловов, которым умения насилу хватало самим из лесу выбраться подобру-поздорову. Суеверным охотникам одни только слова уже казались проклятием, а ведь Яр и впрямь мог отнять у недруга удачу…
– Ври, да не завирайся, горожанин, – Мал шагнул ему навстречу, отирая ладонью костяшки пальцев. Предупреждал: возьми, мол, слова назад – миром разойдёмся.
Не на того напал.
– Когда б я соврал, ты б так не злился, – нахально заявил Яр и тут же прянул в сторону, раньше, чем Мал замахнулся.
Вспыхнул в крови азарт. Здоровяк-охотник запросто вытряс бы из Яра душу – если б сумел поймать. Тяжёлая лапища только зря свистнула мимо виска под разноголосый гомон. Всем пришлась по душе нечаянная потеха. Яру тоже нравилось: за всю здешнюю нелюбовь он всласть отыгрывался на разъярённом противнике. Глядишь, теперь и смотреть станут по-другому. И парни, и девки…
– Ты бы поберёгся – а ну как рогатину потом не поднимешь?
Мал негодующе взревел. Одобрительные окрики, чужое тяжёлое дыхание, частое биение в висках – всё слилось в один сплошной гул, будто рядом снова выл разбуженный нежитью свирепый ветер. Дважды или трижды Маловы удары попадали в цель; Яр едва заметил. До каких пор тут принято драться: довольно повалить противника в пыль или нужно пролить кровь? Яр, пожалуй, сумел бы и то, и другое…
– А ну!
Тепловатая, пахнущая железом вода обрушилась им на головы, насквозь вымочила одежду, превратила пыль под ногами в скользкую грязь. Мал с размаху сел наземь; Яр удержался на ногах, только назад шагнул, чтобы не потерять равновесие. Мерзкие, похожие на пот струйки сбегали по лицу, по волосам, по коже под рубашкой. Деревенские хохотали и улюлюкали. Мужик, окативший драчунов колодезной водой, угрожающе покачивал пустой бадьёй.
– Ужо я вам задам! Ишь, взяли обычай… Ежли делать неча, так и брысь в поле! – громыхал он, грозя кулаком почему-то Яру.
Мал меж тем поднялся на ноги, утёр кровь с жиденьких усов, огляделся вокруг и вдруг растянул губы в широкой улыбке. Правды в ней было ещё меньше, чем приязни.
– А горазд ты махаться, горожанин! – фальшиво воскликнул охотник под недружный хохот приятелей. – Ну, мы не квиты ещё! Как дядьки Борова не будет, так дело докончим!
– Обязательно, – сумрачно пообещал Яр.
Он жалел уже, что полез в драку. Ну что ему этот пустоголовый телёнок? Если чесались кулаки, так надо было храмовому рыло чистить – тому хоть есть за что… А теперь постоянно держать ухо востро, ждать, когда Малу взбредёт в голову свести счёты. Яр сердито смахнул со скулы розоватую от крови водицу. Кожа саднила – несильно, пока ещё не схлынул задор.
Яр отвернулся от шумной гурьбы и в одиночестве пошёл к околице. Деревенские на него оглядывались – кто насмешливо, кто с интересом. Хорош у него, должно, видок… И злиться-то не на кого, кроме себя самого. Что ж так? С нежитью ладить выходит лучше, чем с людьми. А прежде было по-другому: сколько б ни костерили его взрослые, среди сверстников Пройда всегда был свой. Что потерял он в погоне за сокровенным знанием – или, может, что недоброго приобрёл?
Откуда-то из-за плетёных заборов донеслись горькие всхлипывания. Яр невольно замедлил шаг. Этот девичий голосок он чаял услышать там, у колодца, и отнюдь не рыдающим… Зайти, что ли, на двор, наплевав на приличия? Он уже шагнул было к чужому плетню, когда различил и другие голоса.
– Ну что ж ты, Зорица! – наперебой частили утешальщицы. – Будет тебе! Да сжалится она! Все вместе у огней плясать станем!
– Не сжалится, – отвечала, задыхаясь, Зорица. – То она нарочно… Чтоб Ладушке не мешала… Чтоб к огням не ходила…
– А что ж она хочет?
– Велела весь наш хлеб до праздника в снопы перевязать…
– То как же? Там трудов на седьмицу, и ещё останется!
Зорица только надрывно всхлипнула в ответ. Яр, опомнившись, отступил прочь от плетня, зло одёрнул на себе мокрую рубаху. Куда ему лезть, такому-то красавцу? Только хуже сделает. Но какова злыдня Зорицына мачеха! Оно понятно, что на её Ладу никто и смотреть не станет рядом со сводной сестрицей. А поле у семьи большое, и впрямь за день никак не управиться… Яр сердито толкнул калитку, ведущую на Зимин двор. Не судьба ему сплясать у летних огней.
– Ох, боги-заступнички, что ж то с тобой? – хлопотавшая у печи Дарёна, увидав его, горестно всплеснула руками. Ладмирова вдова правды о госте не знала, пеклась о нём, будто о младшем сыне.
– Ничего, – буркнул Яр, отворачиваясь от неё. – Так, кулаки почесали.
– Да ведь всё лицо разукрасили! Как же теперь на праздник?
– Заживёт, – он схватил попавшуюся под руку тряпицу, вытер наконец лицо. – Дай воды, будь добра.
– Надобно Третьяку сказать, – не унималась Дарёна. Плеснув из кувшина тёплой воды, она протянула Яру кружку. – То кто ж так безобразит?
– У кого морда в синяках, вестимо, – фыркнул Яр. – Третьяку не говори. Незачем.
– Да как же…
– Не говори, – с нажимом повторил Яр, прибавляя к голосу чары. Вот уж не хватало, чтоб она побежала за него жаловаться! – Подумаешь, дело…