Заповедный уголок, занавески со всех сторон, клетчатые пледы, милые старые вещи, терракотовые миски, разноцветные пиалы, пузатый уютный чайник – можно отдохнуть, поговорить со своим отражением в зеркале… Дедушка-саламандра хлопочет на кухне.
– Внученька, я сделал тебе сырнички! Такие, как ты любишь, – он улыбается, подавая Тане терракотовую миску. – Кушай, кушай сколько тебе нравится, для Маши я сделаю еще!
Дедушка-саламандра строен, элегантен в своем клетчатом фартуке. Черная с белой бородой собачка Бука улыбается ему из-под стола. Мама тут же – сидит среди кухонного развала, полуободранных овощей и облупленных кастрюлек. Весенний ветерок, бурно врываясь в форточку, треплет ее рыжие волосы, солнце играет на лезвии ножа, высвечивает бархатный бок свеклы. Маша, как всегда, репетирует где-то что-то или ездит на белой машине.
– Мама, что такое влюбиться?
– Когда какой-нибудь мальчик в школе покажется дороже всех на свете.
Дедушка наливает Буке молока. Бука смотрит черными круглыми глазами и деликатно облизывается. Нет, не то. Дроссельмейер не может учиться в школе.
– Конечно, это будет еще не настоящая любовь, – Алёна вздыхает, тянется за сигаретами и закуривает, – истинную любовь нужно творить изо дня в день, это невероятное усердие, терпение, самопожертвование…
Она затягивается и ласково улыбается. Бедная мама не знает о настоящем мире! Не знает, что там – только радость. Не знает, как прекрасен Дроссельмейер. Все это – Танина тайна. Бука окунает морду в молоко и радостно урчит. Никто не знает…Однажды Алёна прочитала дочерям отрывок из Евангелия: «…Долготерпит, все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит… любовь никогда не перестает…»
Маша фыркнула:
– Скучно, мне нужен барон Мюнхгаузен!
А Таня решила, что, в общем, верно. Но – не полно. Ничего не сказано о главном – о чудесной радости такой любви. Тане казалось, она-то знает путь к потаенной сердцевине жизни, где еще никто не бывал! Там – Неигра. А что до Машиного Мюнхгаузена, он как раз представлялся ей скучным, прозаичным. Ни сестра, ни даже мама не могли вообразить, как кроток Дроссельмейер, и какая радость царит в настоящем мире!
Так Дроссельмейер и стал любимой куклой – умозрительной, но от этого не менее настоящей. Куклой для Неигры.