Неигра

Воспитатель пожаловался Таньке:

– В новогоднюю ночь пришлось идти в бар с Павлиной. Мучение, капризная, луну с неба требует – такие времена, трудно найти фиктивную невесту, но с ней, я надеюсь, у нас все получится, она поэтесса, милая дама. Да ты ведь ее видела?

– Я могу работать в прачечной. Я взяла справку, что мне можно работать, – неожиданно заявила Танька, – я ездила в РОНО, очень просила, и мне разрешили.

– Зачем тебе работать? – удивился он.

Но Танька молчала. Она думала, он выбрал Павлину из-за того, что она сама ещё мала и не сможет ничего заработать. Теперь же она совсем не понимала, почему он предпочёл капризную фиктивную невесту покладистой настоящей. А воспитатель не понимал, о чем она молчит.

Маша собиралась принять участие в большом взрослом шоу. Она сидела на своей кровати, закутавшись в плед, с растрепанными волосами, мрачная.

– Я пропала. Полный облом. Нужна коллекционная модель. Я напьюсь холодной воды, и у меня будет ангина. Мне все равно, моя жизнь кончена. Ты ничего не понимаешь, Танька. Мне скоро пятнадцать. Я вышла в тираж. Мое место займут тринадцатилетние с платьями. А я выйду замуж за Антошку. Или за Володю.

Володей звали аккомпаниатора.

Прямоугольник окна, облепленный ледяными узорами, излучал причудливое мерцание. В его призрачном луче, сжавшись, обхватив тонкими руками колени, сидела Танька.

– Я пропала. Фиктивная невеста – ненастоящая. Но я ведь еще менее настоящая!

Тане казалось удивительным, что воспитатель в том же городе наблюдает те же, что и она, розовые полосы солнца на искрящемся хрустальном снегу, под алеющей громадой зимнего заката. Но при этом ему не приходят в голову те же мысли, начертанные так ясно – красным по белому.

Он поворачивался перед ней, как артист перед зеркалом в гримерной.

– Мне вчера одна подружка сказала, что я «роковой мужчина». А ты как думаешь? Почему ты такая понурая? Неужели моя любовь не приносит тебе радости? Как это странно! Я уверен, что девочке полезно развиваться с сознанием, что ее любит мужчина. Это обогащает новыми эмоциями, опытом. А когда у тебя разовьются бедра, я буду любить тебя еще сильнее…

Летом, в Пленциемсе, когда Танька заблудилась, земля, на которой она, как всегда, искала царство Дроссельмейера, предстала перед ней в неожиданном виде. Танька прошла бесконечное пустое пространство – какое-то одичавшее поле. Или ей показалось, что поле – одичавшее. Прошла маленькую чахлую рощицу. И перед ней открылось новое пустое пространство. Она пересекла и этот кусок земли, миновала ещё чахлую рощицу. Перед ней опять пустая земля… Саламандра, розовые яблоки, чистые полотенца, солнечные занавески, уютные комнаты, ароматные супы и шахматы больше не существовали.

Как ничейная собака. Вымершая земля. Под усталыми ногами камни и прах. Небо заволакивается настоящей ночью, колышется дождем, в нём уже бьются огромные серые волны, как жестяное ведро раскачивается и плещет на землю, и земля раскачивается, хочет опрокинуться. Танька бредёт на ощупь и спотыкается о каждый камень. Птица вопит над головой, страшно её слышать.

Танька наконец увидела дом, а в нем оранжевый огонек, напоминающий мамины занавески и дедушкин очаг. Она стала стучаться. Долго стучалась, но ее не услышали. Она опять побрела по безлюдной пустой земле, где бились о край мира ничейные волны и безнадежно кричала единственная птица. Увидела еще один дом с оранжевым огоньком и стала стучаться. Ее услышали и прогнали.