Распахнуты балконные двери, за ними догорает закат, пронзительно перекликаются ласточки, носясь над крышами. Все собрались у очага. Позвякивают ложки в чашках, а залетная оса сонно жужжит над вареньем.
Маша зевнула и потянулась.
– Скоро в школу… Надоело фортепьяно, надоела вся эта чепуха!
– Певица должна быть образованным человеком, – укоризненно покачал головой старик-саламандра.
– Ненавижу диезы и бемоли, бекары и синкопы, все до единой нотки, – небрежно и лениво роняла слова Маша, – женщине, дедушка, ничего не нужно, кроме счастья в любви. Правда, мама? Как будто ты сама не знаешь?
– Кое-что об этом знаю. Ну и что?
– А то, что Танька красная как помидор! Ей пора замуж. Поженила бы ты их с Лешенькой – и спокуха. Всем хорошо. Посмотри, ну чем она не невеста? Взрослая девица, и жених у нее есть, и фортепьяно нет, так за что же ей страдать?
– Кукольник – жених? – робко переспросила Алёна.
– А кто же? Я бы, мама, на твоем месте поспешила, от греха подальше. Будут они жить-поживать, добра наживать, и умрут в один день, вот увидишь. Нечего, мама, мучить ребенка. Это мой тебе дочерний совет. А ты поступай, как знаешь.
– Таня, если вы с Кукольником решили, когда ты вырастешь, пожениться, почему он ничего не сказал об этом мне и дедушке? – возмутилась Алёна.
Танька поникла. Если бы Кукольник был Дроссельмейером, всё было бы иначе. Она молчала.
– Алеша – хороший, воспитанный молодой человек, – покачал головой дедушка, – Маша балованная и смеется!