Неигра

И в тот день, и на следующий, и через день огонь очага оставался жарким и светлым, дедушка наполнял дом древним саламандровским уютом, делал похожим на сказочную пещеру, где все чудесно, неповторимо… а Танька не чувствовала тепла. Светлые чистые комнаты, накрахмаленные шуршащие полотенца, прозрачно-невидимые окна, розовые яблоки, тихие вечера, мягкие кушетки с пушистыми пледами, книги и любовь, а Танька – в пустом пространстве. Пропал дом. Да и нигде в мире не осталось ни единого уютного уголка.

Она взялась было приготовить чай – как будто всё ещё мог существовать чай под луною, а пузатый уютный чайник, который выпил море воды и до сих пор всем только кланялся, плюнул и обжег ей лицо.

В тот вечер и пришел Кукольник. Не в привычной грязной одежде маляра, а наряженный, подстриженный и надушенный. В руках он держал букет полевых колокольчиков и пакет с помидорами.

– Что за вид? – возмутилась Алёна.

Она уже почти перестала скрывать свою неприязнь к нему, даже ради Аллы.

– Это маскарад, – объяснил он, – я с одной художницей иду в гости к другой художнице. Так вот, это – чтобы они не испугались моей нищеты.

Танька издали наблюдала, закрывая обожжённое лицо рукой, в щелочку между пальцами.

– О какой это нищете вы говорите – вы покупаете цветы и помидоры!

– Но я не ем масла – а только маргарин, – он бегло улыбнулся Таниному отсутствующему лицу, – я зашел отдать вам пятьдесят копеек.

– Оставьте себе.

– Да? Спасибо. Для меня это – деньги. – И он ушел.

– Вот это тип! – Засмеялась Алёна.

Она смеялась, а ночью ей приснились черные кони, трубы, мир, сминающийся, как бумага, отчаянно мечущиеся деревья, дороги, которым нет конца… Утром она, зажав в руке угольный карандаш, рисовала твердыми, крошащимися линиями силуэты более чем выразительные – кричащие. Линии вырывались, цвета вопили…

Таня теперь должна ходить с Кукольником в его комнату с алюминиевой кружкой, с бронзовой куклой, должна ложиться на раскладушку и терпеть муку, глядя на серых Адама и Еву. И не показывать виду, как тоскливо, стыдно, страшно. Нельзя брать с собой свою собаку, нельзя сказать слова. Нужно терпеть.

Однажды Кукольник привёл ее под Долгорукого и угостил взбитыми сливками.

– Ты любишь цукаты? – спросил он.

– Да.

Он улыбнулся и галантно угостил ещё цукатом со своих сливок.

– Спасибо, – сказала она.