Неигра

В Москве у Маши тоже совсем не получалось каникул, она занималась важными делами, то ездила по городу на белой машине, то репетировала и вздорила со студентом-аккомпаниатором. А Танька с удовольствием проводила время на своем диванчике, с толстыми книгами Жюль Верна, мандаринами и мечтами о прекрасном Дроссельмейере. А иногда приходил даже он сам, настоящий, и они часами бродили по бульварам с Букой…

Буке жарко, она норовит окунуть морду-хризантему в каждую лужу. А Таньке кажется: еще миг и Дроссельмейер откроет свое настоящее имя.

Он говорит без умолку.

– Человек должен совершенствоваться. Вчера я видел удивительную картинку в одном окне. Девушка обнаженная причесывалась перед зеркалом. Такая стройная, движения смелые, раскованные. Ей безразлично, что ее могут увидеть, она не знала, разумеется, что я ее вижу, но если бы знала, двигалась бы так же красиво. Мне нравятся раскованные девушки. Такие, как твоя сестра. Вы ведь близнецы, так почему ты не можешь быть такой же красивой? Мне нравятся разные девушки. Я писал Еву с пышной такой натурщицы, в духе Рубенса. Хочешь посмотреть? Я много вижу женщин через подзорную трубу. Они, оказывается, любят раздеваться перед зеркалами. Ничего, что я тебе все это рассказываю? Ты ведь должна развиваться как личность.

Его истории кажутся ей таинственными, потому что непонятны, и значительными, потому что это он их рассказывает. Но иногда создаётся впечатление, что рассказывает их вовсе не Дроссельмейер! Она хочет знать о Дроссельмейере все, понимать и переживать его нежно-сказочную, бесконечно-драгоценную и привлекательно-загадочную чудо-жизнь, но теряется, потому что такие истории кажутся не его историями… Он хочет поразить маленькую слушательницу, но только пугает и огорчает.

– Зачем вам так много женщин? – она покраснела, он расхохотался.

– Я хочу сказать, вам приходится столько рисовать натуру в студии, может надоесть… И еще потом смотреть в эту трубу?

– Зачем ты носишь пучок? – смеясь, спросил он, – Знаешь, а я ведь уже почти закончил «Адама и Еву». Год писал! Но теперь осталось, может быть, всего несколько прописок. Хочу тебе первой показать, когда будет готова. Ты ведь мой друг?