Неигра

Как будто мама, сестра, дедушка, сама Танька и её Дроссельмейер – в светлой, оранжевой, ситцевой, благоухающей, сказочной комнате. Старик-саламандра подает Дроссельмейеру чистые накрахмаленные простыни – только что из прачечной. У Дроссельмейера лицо сияет, как смесь воды с солнцем… Танька счастлива. Но этот сон – несбыточный. Танька чувствует, что это так, но почему – не понимает.

Кукольник ведь так любит чистые простыни, ухоженные комнаты, благоустроенную жизнь. Он ради всего этого готов был жениться на Павлине, как Босх. А дом с саламандрой отвергает. Пусть ему безразлично счастье Таньки. Но как же он сам станет счастливым? Наяву он всегда говорил не о том:

– Я мог бы подождать, пока ты вырастешь. Но тогда мне многого не хватало бы.

Танька молчала.

Она видела, что он испытывает нежность к некоторым предметам. Этюдник, тюбики, палочки, флакончики, дощечки, холсты и кисти у него зашкурены и протерты – ни единого нескромного пятнышка, выбившейся ниточки. Картины его – неизменно гладкие, блестящие, с уравновешенными композициями, без сумбура, смещений, свечений, волнующих и запутанных линий – необъяснимых причуд других художников. Обычные натурщики с редкими именами Адам и Ева под узнаваемым деревом со змеей на ветке завтракают яблоком. Ждут, наверное, когда высохнут купальники.

Танька наблюдала, как почтительно Кукольник обходится с бронзовой Венерой, правильно пользуется всякими растворителями, кистями и губками, и завидовала этим вещам. Как жаль, что он не умеет так же бережно обращаться с розовеющим небом, запахом крапивы после дождя, нежной водяной дымкой над городом, прекрасными блестящими лужами, и с нею, с Танькой. Очень жаль, что он – не Дроссельмейер.

Куклы Кукольника – аккуратные, нарядные. В их кукольных головах порядок. Они знают, что предназначены для игры, знают правила этой игры. А Танька не знает.

– Надя мне очень близка – но не как ты. К тебе у меня нет того особого чувства… А с ней мы – одно и то же. Она такая цветущая, такая пышная блондинка. Я чуть не изменил тебе с ней!

Танька сочувствует ему – из-за неё, маленькой и глупой, он лишился пышной и белой Нади. Она считает себя виноватой.

Как будто Дроссельмейер говорит:

– Как это просто – быть счастливыми. Только любить. Только жалеть.

Целует нежно, как дедушка-саламандра.

Опять – несбыточный сон. Сны эти просто преследуют Таньку. А наяву не неё глядит стертое бронзовое лицо, и Кукольник поучает:

– Как твои успехи в школе? Ты удивляешься, что я спрашиваю? Но я люблю умненьких девочек. Посмотри на свою сестру! А тебя что-нибудь интересует? Ты думаешь, любить – и ничего больше не надо? Нет, нужно еще развиваться, как личность. Ты по-прежнему восхищаешься графом де ля Фер и ненавидишь миледи? Я займусь твоим эстетическим воспитанием.

Для начала воспитатель дал Таньке книжку Гессе. Называлась она «Степной волк». Таня подумала, что это вроде «Кутенейского барана» Сетон-Томпсона, про животных.