В исследовании 18 подростков, ожидающих в Техасе казни за убийство, Дороти Льюис из Йельского университета убедительно показала, насколько в реальности безнадежно выглядят биографии насильственных преступников[729]
. Все, кроме одного из кандидатов на смерть, происходили из «крайне жестоких и/или практикующих насилие семей, в которых на протяжении нескольких поколений были широко распространены психические расстройства»[730]. 83 % этих мужчин, убивших человека еще до достижения 18-летнего возраста, имели проявления и симптомы биполярного расстройства, шизоаффективного психоза или гипомании. Многие с детства употребляли алкоголь и наркотики, отчасти получая их от родителей. И у всех преступников, исследованных нейропсихологически и неврологически, Льюис и ее коллеги обнаружили признаки нарушения функцииРазочаровывающий результат своего исследования психиатр суммировала так: «Мы оказались… в компании жалкой группы интеллектуально ограниченных, дефектных, полусумасшедших, иногда вспыльчивых неудачников. Задолго до того, как эти люди оказались в камере смертников, их воспитывали столь же ограниченные, примитивные и импульсивные родители, прибегавшие к единственному способу воздействия, который знали. Эти грубые родители подготовили тот спектакль, в котором наши осужденные теперь играли последнее действие. Это была драма, написанная в течение нескольких поколений»[731]
. По-видимому, меньше всего в убийствах, совершенных этой молодежью, была виновата биология их мозга.Пожалуй, не без оснований Стивен Морзе из Школы права Пенсильванского университета диагностирует современную эпидемию «синдрома переоценки мозга», который «поражает тех, кого захватывают новые ослепляющие открытия нейронауки»[732]
(см. вводную цитату к главе 8). По мнению правоведа и психолога, исследования в области нейровизуализации являются «основными патогенами», вызывающими «синдром переоценки мозга», который на последних этапах приводит к «заявлениям о связи мозга и ответственности, не обоснованным ни логически, ни эмпирически»[733]. Для Морзе ясно: «Нет ничего нового в нейронаучном понимании ответственности. Это просто другое материалистическое причинное объяснение человеческого поведения. Как оно отличается от Чикагской школы социологии, которая пыталась осмыслить поведение человека с точки зрения окружающей среды и социальных структур? Как оно отличается от генетических или психологических объяснений? Единственная разница в случае нейронауки состоит в том, что у нас есть более красивые изображения и общая картина выглядит более научной»[734].Глава девятая
Нейроюриспруденция
Сканер мозга в зале суда
Что только не пробовали, чтобы извлечь из мозга скрытые в нем сведения. Пытки как метод добывания признаний или секретной информации – это, конечно, классика всех времен и культур. Однако информация, раскрытая под страхом мучений и смерти, обычно не очень ценна. Также не оправдали себя на практике «сыворотки правды» – от алкоголя и скополамина до тиопентала, мескалина и ЛСД. В их случае стало трудно различать фантазию, бред, токсические иллюзии и фактическую информацию. На сегодняшний день нет ни одного надежного метода – будь он этически приемлем или нет, – чтобы получить знания, скрытые в мозге, который не готов к сотрудничеству.
Тем не менее с изобретением полиграфа почти сто лет назад показалось, что теперь будет можно определять, отвечает ли кто-то правду или нет. Полиграф регистрирует физиологические параметры, меняющиеся из-за нервозности во время допроса. Обычно это кровяное давление, пульс, частота дыхания и электропроводность кожи. Принцип измерения основан на предположении, что ложь вызывает стресс, а стрессовое состояние можно доказать.
Однако за этим вполне понятным базовым предположением скрывается также неоднозначность метода работы. В серьезных случаях уже само исследование вызывает колоссальный стресс – как у виновных, так и у невиновных подозреваемых. Обстоятельство, которое вряд ли можно смоделировать при проведении последовательных лабораторных тестов. С другой стороны, можно натренироваться проходить тест на полиграфе. Во времена холодной войны каждый даже мало-мальски полезный разведчик должен был уметь проходить подобный тест. Проблем с исследованием на детекторе лжи уже по своей природе почти не испытывает только бесстрашный психопат с сильным эмоциональным расстройством.