Неистощимая

Сам пока не понимая, что делает, он тихонько, медленно-медленно двигая рукою, открыл еще одну камеру – дверца неожиданно легко открылась, – нащупал там среди ледяных наростов нечто, это нечто достал, медленно-медленно присев, положил нечто на пол и медленно-медленно развернул. В хрустящем ледяном полихлорвиниле лежали три заиндевевших, твердых, как сталь, бутерброда с маслом и колбасой – цветковский завтрак из профессорского его пайка. Собака мгновенно приняла сторожкую позу, только что казавшиеся равнодушными умные ее глаза загорелись. Помахивая хвостом, овчарка подошла к бутербродам и обнюхала их, более уже не обращая никакого внимания на Цветкова. Замороженные до состояния стекла продукты, разумеется, не пахнут, но собачка была, видимо, очень умна, и сразу сообразила, что перед нею – именно продукты, а не что-нибудь иное. Как вы сами понимаете, дорогие мои, брать пищу от чужого выученная сторожевая собака не станет, но эта собачка уж совсем, совсем оказалась умна, ровно бы человек, знающий, когда точно нельзя, а когда можно и нарушить установления, правила, порядки – словом, ваши поистине сучьи человеческие законы.

Цветков тихонько подхватил кейс с обеими ампулами и, еле передвигая ноги, медленно-медленно отодвинулся от холодильника. Овчарка на него по-прежнему не смотрела. Улегшись рядом с едой, она пристроила бутерброды между лап и теперь, совершенно человеческими движениями придерживая еду, со страшным хрустом увлеченно откусывала куски, хватая остекленевшие колбасу и хлеб боковыми резцами.

– Хх… хор-рош-шая с-собачка, – сказал Цветков.

К сожалению, он оказался не совсем прав. То есть, собачка-то, конечно, пришла к Цветкову хорошая, но, видимо, долгое общение со служивыми людьми отбило в собачке основное чувство, которое, признаться, мы сами в собачках очень ценим – чувство благодарности. Потому что, когда Цветков, уже почти успокоившись, потянул со стола пакет с масками, положил на маски сверху кейс, взял в правую руку нож и тихонько направился к двери, собачка, даже не зарычав, а абсолютно молча, неожиданно совершила огромный, поистине цирковой прыжок в сторону Цветкова прямо через стол, и как-то так вышло, что наткнулась она на нож точнехонько самым горлом – Цветков инстинктивно выставил вперед руку, в которой нож-то и был зажат. Взвизгнув, овчарка рухнула на пол и забилась, скуля. Из ее шеи потоком выходила черная в темноте кровь. Цветков выронил нож и сам заскулил не хуже собаки. И пакет выронил, закрыл лицо руками…

Нам сейчас не хочется, дорогие мои, так вот продолжать и, следовательно, оказаться в необходимости так вот и заканчивать эту небольшую главку нашего правдивого повествования. Цветков убил собаку и вынес из института препарат – вынес, не сомневайтесь. Он все теперь мог свершить, потому что он вновь любил – он любил и помнил, что его ждет Ксюха. Любовь к Ксюхе теперь должна была стать еще более крепкой, потому что ей была принесена жертва – собачья жизнь и человеческие жизни. Жизни живых существ.

Мы можем, конечно, повспоминать тут о том, что миллионы вшей, убиенных Константином Цветковым, – тоже живые существа. Но ведь мы с вами не адепты какой-нибудь экзотической религии, запрещающей убивать вшей, блох, клопов и комаров, мы с вами люди крещеные, не правда ли? Мы не Махатмы Ганди какие-нибудь… Нет… Далеко нет… Есть ли душа у вшей, как, несомненно, есть она у человека и собаки, – вопрос дискуссионный, и мы не можем ставить его сейчас в повестку дня, потому что совершенно забыли о Ксюхе, дорогие мои. Совершенно забыли. О Ксюхе, обладающей огромной душою – большей, чем у множества человеческих особей. Наука утверждает, что душа весит семь граммов. Так вот у Ксюхи душа весила восемь, девять, а то и все десять граммов, чтобы не соврать! Да мы и никогда не врем. Вернемся к Ксюхе, вернее – начнем с нею знакомство.

Во избежание возможной путаницы скажем, что Цветков и Ксюха впервые увидели друг друга за четыре дня до сегодняшнего ночного визита Цветкова к месту прежней работы и, следовательно, через четыре дня после того, как Цветков спустился в нору, где сидела его Настя. Да, бывшая его Настя.

Но мы ведь вам о Ксюхе обещали рассказать. С Настей-то мы теперь не то, что распрощаемся, а просто Настя теперь, что называется, отрезанный ломоть, и ломоть этот хавает замечательный Чижик, а наш Цветков, попавши в подвал и так вот в одночасье, можно сказать, изменивший свою жизнь, вдруг переродился и из сердца своего отпустил Настю и простил, отпустил и простил; так вот наделенный саном батюшка отпускает нам грехи, и мы сами – мы! сами! мы сами прощаем их себе и, следовательно, прощаем грехи чужие. Только так, добавим мы сейчас, дорогие мои, можно стать счастливым – самому себе прощая и отпуская. И, самое главное, в жизни Цветкова как последнее чудо в этой его жизни возникла Ксюха.

А вот мы вам и в самом деле расскажем.