Неистовые ревнители. Из истории литературной борьбы 20-х годов

Таким образом, любое выступление Маяковского – и сатирическое и патетическое – отвергалось рапповцами. В самом деле, если Либединский признается, а это так и было, что им тогда казалось, будто Маяковский, «подчеркивая в пьесе «Клоп» проблему разоблачения сегодняшнего мещанства, преувеличивал и что с мещанством навсегда покончено», то Фадеев утверждал как раз обратное. Им не понравилась поэма «Хорошо!» за то, что Маяковский говорил в ней о стране, где уже будто бы утвердился новый строй жизни, в то время как «страна жила еще тяжело, когда стране было очень трудно». В первом случае Маяковского разносили за «клевету» на действительность; во втором случае за «декларативность» прославления все той же нашей советской действительности 20-х годов.

Рапповцы не понимали того, что Маяковский за годы Советской власти поднялся до высот мировой поэзии и стал основоположником социалистической лирики.

В воспоминаниях Ю. Либединского о Маяковском есть справедливый и глубокий вывод: «то, что налитпостовское руководство РАПП этого принципиального развития Маяковского не поняло, было одним из симптомов вырождения РАПП»[405].

ГЛАВА 13

Алексей Николаевич Толстой, как никто из советских писателей, испытал на себе тяжелое бремя рапповщины. Ни по кому так больно, продолжительно и несправедливо не колотила рапповская дубинка, как по бывшему графу Толстому. Начиная с момента его возвращения на Родину до ликвидации РАПП он для них оставался буржуазным писателем, выразителем сменовеховщины, главой реакционного крыла литературы. Даже Б. Пильняк вызывал у них надежды на перевоспитание. Алексей же Толстой, создавший уже вторую часть «Хождения по мукам», первую книгу «Петра Первого», никаких надежд у рапповцев не пробуждал. Отношение к А. Толстому – тоже один из самых убедительных «симптомов вырождения РАПП».

Рапповские критики не занимались серьезно и объективно творчеством Толстого. Они отделывались резкой бранью при появлении очередного произведения этого писателя, не хотели его знать и не знали. Толстого они игнорировали, потому что не верили ему, не верили в возможность его перехода на позиции Советской власти. Поразительная нечуткость и безразличие к большому своеобразному дарованию!

М. Горький еще в 1910 году, по первым рассказам А. Толстого, высоко оценил его талант, определил особенность и направленность этого дарования. Горький обрадовался появлению «нового Толстого». А рапповцы, даже после выхода таких произведений писателя, где прославлялась Октябрьская революция, не признавали его. Горький уже по начальным главам оценил «Петра» как «первый в нашей литературе настоящий исторический роман», а прочитав «18-й год», воскликнул: «Какое уменье видеть, изображать!»1. Рапповцы видели в лице Толстого лишь «классового врага» и в своих оценках его творчества исходили из этого ложного, оскорбительного для писателя ярлыка (их лозунги об усилении в литературе классовой борьбы и обосновывались главным образом творчеством и поведением Толстого).

Воронский стоял неизмеримо выше рапповцев в понимании роли и значения А. Толстого в советской литературе. Причисляя его к старшему поколению – Пришвину, Чапыгину, Вересаеву – и довольно строго оценивая этих писателей (они еще далеко не заняли «определенных и ясных позиций по отношению к современной практике коммунизма»), он совершенно четко заявил в 1927 году, что эта группа литераторов «в высшей степени нужная, полезная и культурная», «наиболее опытная в литературном мастерстве»[406].

Вяч. Полонский дал объективный и квалифицированный анализ первой части трилогии «Хождения по мукам» – романа «Сестры». В 1928 году, перепечатывая статью «Хождение по мукам» А. Толстого» в своем сборнике «Очерки современной литературы», критик написал к ней «Послесловие». Вот что в нем было сказано: «Настоящая статья была написана несколько лет назад. Алексей Толстой пережил с той поры значительную эволюцию: из писателя-эмигранта он превратился в советского писателя. Время и опыт внесли существенные поправки в мировоззрение автора. Эволюция эта, разумеется, не могла не отразиться в его произведениях. Многое, что видел он под углом зрения эмиграции, ныне получило в его глазах иное освещение…