Неистовые ревнители. Из истории литературной борьбы 20-х годов

Нас сейчас поражает узость и ограниченность рапповцев в подходе к творчеству большого советского художника. Но к этому времени их позиция уже не была так опасна. Тем более что М. Горький, оберегавший писателя, уже в январе 1930 года добился согласия И. В. Сталина привлечь Толстого к делу большой государственной и партийной важности – к созданию «Истории гражданской войны». Как известно, к такого рода изданиям привлекались писатели, не только всесторонне и основательно знающие историю гражданской войны, но и глубоко, по-марксистски ее понимающие. Все это проявилось в деятельности Алексея Толстого, и он с честью оправдал оказанное ему доверие.

Как ни тяжело было А. Н. Толстому, он прекрасно понимал, что не рапповцы определяют его судьбу. В январе 1933 года, когда отмечалось 25—летие его творчества, с глубокой убежденностью писатель заявил: «Если бы не было революции, в лучшем случае меня бы ожидала участь Потапенко: серая, бесцветная деятельность дореволюционного среднего писателя. Октябрьская революция как художнику дала мне все»[418].

ГЛАВА 14

К старшему поколению советских писателей – М. Пришвину, С. Сергееву-Ценскому, В. Вересаеву, А. Чапыгину, В. Шишкову, О. Форш, С. Есенину и другим так называемым попутчикам, создавшим нашу большую литературу, проявилось со стороны руководителей и критиков РАПП в общем ровное, но упорное недоверие. Каждый из этих писателей прошел свой сложный путь к революции, через эпоху революции, к полному признанию Советской власти как своей родной власти. В 20-е и 30-е годы каждый из них создал произведения, которыми мы сейчас гордимся: «Анна Снегина», «Одеты камнем», «Угрюм река», «Кащеева цепь», «Разин Степан», «Севастопольская страда» и др. Ни личные судьбы этих писателей, ни их творческие пути, ни их художественные достижения, ставшие достижениями всей нашей литературы, не интересовали рапповцев и не были им по-настоящему известны. Судили они о попутчиках с точки зрения политической и только тем и занимались, что сортировали их по рапповским полочкам. То же самое производили они с попутчиками младшего поколения: Л. Леоновым, К. Фединым, А. Малышкиным, Вс. Ивановым, М. Шагинян и многими другими, на чьих плечах и поднялась наша современная литература.

В докладе А. Селивановского «Попутничество и союзничество», о котором у нас уже шла речь, для советских писателей установлено пять разрядов: буржуазные писатели, правые попутчики, левые попутчики, союзники и пролетарские писатели. Попасть попутчику в разряд «пролетарский писатель» было делом страшно трудным, почти невозможным. Надо было иметь слишком много достоинств. До каких, например, курьезов доходили рапповцы в сортировании попутчиков по разрядам, видно по оценке творческой судьбы Вс. Иванова. Об этой писательской судьбе Селивановский «глубокомысленно» рассуждает: «Рассмотрим творчество Вс. Иванова, его книги «Повесть бригадира Синицына» и «Путешествие в страну, которой еще нет». Можем ли мы назвать эти произведения «буржуазной литературой»? Конечно, нет. Можем ли мы сказать, что Вс. Иванов выступает уже как союзник пролетариата? Нет… Вс. Иванов на сегодняшний день остается попутчиком»[419]. Остается, и все тут! Так и ходил Вс. Иванов в попутчиках, пока в 1932 году благодаря вмешательству ЦК ВКП(б) не стал членом правления Союза советских писателей СССР и не сел как равный рядом с А. Фадеевым, В. Киршоном и В. Ставским за один стол президиума.