Неистовые ревнители. Из истории литературной борьбы 20-х годов

Если рапповцы не интересовались судьбами попутчиков и не знали их творчества, хотя, как видим, распоряжались ими и судили их со всей категоричностью, то любое произведение пролетарского писателя, особенно руководителя, даже слабое, вроде «Рождения героя» Ю. Либединского, становилось предметом дискуссии целой организации, всей рапповской, да и не только рапповской, прессы. Так как рапповцы не умели вести диспут на должном уровне, их спор превращался в групповые дрязги, в ругань и затягивался на месяцы, что отвлекало их от работы, связанной с вопросами развития большой нашей литературы, и они замыкались в узком кругу, тратили силы попусту. Об этом очень правильно и хорошо писал Фадеев в своих статьях «Старое и новое». Рапповцы-руководители, говорит он, пользовались особой привилегией, вокруг их произведений, даже малохудожественных, поднимались дискуссии во всесоюзном масштабе. Так было с «Ведущей осью» Ильенкова. «В этом было нарушение всех пропорций. В стране, где работают революционные писатели таких своеобразных дарований, как Бабель, Вс. Иванов, Олеша, Шолохов, Слонимский, Луговской, Тихонов, Демьян Бедный, Огнев, Сельвинский, Форш, Леонов, Шагинян, М. Кольцов, Либединский, Семенов, Сейфуллина, Федин, Афиногенов, В. Катаев, Гидаш, Малышкин, Светлов, Багрицкий, Габрилович и др., в стране, где творил Маяковский и остались его произведения, в стране, где создается такое мощное произведение мировой литературы, как «Клим Самгин», автор которого имеет за плечами сорок лет литературной работы, воспитавшей и воспитывающей целые поколения рабочих и крестьян, – в этой стране есть кое о чем подискуссировать и кроме «Ведущей оси» Ильенкова»[420].

Многое Фадеев передумал, переоценил, понял через полгода после решения ЦК ВКП(б) «О перестройке литературно-художественных организаций». Однако не все, далеко не все. В своих статьях «Старое и новое» к заслугам РАПП Фадеев отнес борьбу с враждебной литературой – «стоит упомянуть критику романов «Красное дерево» и «Волга впадает в Каспийское море» Пильняка, «Мы» Замятина, очерков группы писателей «Балахна», «Впрок» Платонова, рассказов Буданцева и т. п.».

Произведения Б. Пильняка и Е. Замятина заслуживали резкого осуждения. Но и только. Сборник очерков о Балахне и рассказы Буданцева несправедливо отнесены к враждебной литературе. Что касается Андрея Платонова, то он достоин особого внимания.

Андрей Платонов явился в литературе 20-х годов дарованием необычайно своеобразным. В одном и том же его произведении органически сочетались, казалось бы, несочетаемые черты: реализм и фантастика, сатира и лирика, психологизм и публицистика. Его герои, даже те из них, которым писатель открыто симпатизировал, несли в себе самые неожиданные начала: стремление к светлому будущему совмещалось с наивным чудачеством, ненависть к бюрократизму – с анархическим отрицанием всякой государственности, народность – с первозданным невежеством, гуманизм – с толстовским непротивленчеством. Все это сразу же уловил М. Горький, как только ознакомился с романом «Чевенгур» в 1929 году. «Но, – пишет он А. Платонову, – при неоспоримых достоинствах работы вашей, я не думаю, что ее напечатают, издадут. Этому помешает анархическое ваше умонастроение, видимо, свойственное природе вашего «духа». При всей нежности вашего отношения к людям, они у вас окрашены иронически, являются перед читателем не столько революционерами, как «чудаками» и «полоумными»… Добавлю: среди современных редакторов я не вижу никого, кто бы мог оценить ваш роман по его достоинствам. Это мог бы сделать А. К. Воронский, но, как вы знаете, он «не у дел»[421].

Будучи еще «у дел», Воронский сумел оценить «по достоинствам» рассказы Андрея Платонова. В августе 1927 года, ознакомившись с повестью «Сокровенный человек», Воронский сообщал Горькому: «Мне нравится Андрей Платонов, он честен в письме, хотя еще и неуклюж. У меня есть его повесть о рабочем Пухове – этакий русский Уленшпигель, – занятно»[422].

Горький не только увидел особенности дарования Платонова, он понял, что эти особенности помешают рассмотреть «неоспоримые достоинства» писателя и, самое главное, разглядеть, как выразился Воронский, что Андрей Платонов «честен в письме».

С 1927 года рассказы и повести Платонова часто появлялись в журналах, в 1929 году в издательстве «Федерация» вышел третий сборник его произведений «Происхождение мастера» (так называлась первая часть романа «Чевенгур», опубликованная здесь).